Пятнадцать сотен лет во мраке жил народ,
И старый мир, над ним свой утверждая гнет,
Стоял средневековой башней.
Но возмущения поднялся грозный вал,
Железный сжав кулак, народ-титан восстал,
Удар - и рухнул мир вчерашний!
И Революция в крестьянских башмаках,
Ступая тяжело, с дубиною в руках,
Пришла, раздвинув строй столетий,
Сияя торжеством, от ран кровоточа...
Народ стряхнул ярмо с могучего плеча, -
И грянул Девяносто Третий!
Вы не подумали, какой народ пред вами.
Здесь дети в грозный час становятся мужами,
Мужи - героями, а старцы - выше всех.
О, день, о, день, когда поднимут вас на смех,
И вы, разинув рты, увидите: французы
Внезапно, не спросясь, свои порвали узы, -
Когда богатство, власть, и званья, и чины,
Доходные места во всех концах страны -
Все то, что вы своим считали слишком рано,
Разрушит первый шаг восставшего титана!
В смятенье, в бешенстве, цепляясь за куски
Того, что вдребезги разбилось, от тоски
И злобы станете кричать, грозить, бороться.
Ну что ж? История над вами посмеется.
Живые - борются! А живы только те,
Чьё сердце предано возвышенной мечте,
Кто, цель прекрасную поставив пред собою,
К вершинам доблести идут крутой тропою
И, точно факел свой, в грядущее несут
Великую любовь или священный труд!
Таков пророк, над кем взнесён ковчег завета,
Работник, патриарх, строитель, пастырь… Это -
Все те, кто сердцем благ, все те, чьи полны дни.
И вот они - живут! Других мне жаль: они
Пьянеют скукою у времени на тризне.
Ведь самый тяжкий гнёт - существовать без жизни!
Бесплодны и пусты, они влачат, рабы,
Угрюмое житьё без мысли и борьбы.
Зовут их vulgus, plebs - толпа, и сброд, и стадо;
Они ревут, свистят, ликуют, где не надо,
Зевают, топчут, бьют, бормочут “нет” и “да” -
Сплошь безыменные, безликие всегда;
И бродит этот гурт, решает, судит, правит,
Гнетёт; c Тиберием равно Марата славит;
В лохмотьях, в золоте, с восторгом и с тоской
Невесть в какой провал спешит, гоним судьбой.
Они - прохожие, без возраста и целей,
Без связей, без души - комки людской кудели;
Никто не знает их, им даже нет числа;
Ничтожны их слова, стремленья и дела,
Тень смутная от них ложится, вырастая;
Для них и в яркий день повсюду тьма густая:
Ведь, крики попусту кидая вдаль и ввысь,
Они над бездною полночною сошлись.
Как! Вовсе не любить? Свершать свой путь угрюмый
Без мук пережитых, без путеводной думы?
Как! Двигаться вперёд? К неведомому рву?
Хулить Юпитера, не веря в Егову?
Цветы, и женщину, и звёзды презирая,
Стремиться к телу лишь, на душу не взирая?
В пустых усилиях пустых успехов ждать?
Не верить в небеса? О мёртвых забывать?
О нет! Я не из вас! Будь вы сильны, надменны,
Будь вам жильём дворец или подвал презренный, -
Бегу от вас! Боюсь, - о муравьи столиц,
Сердца гнилые, сброд, пред ложью павший ниц, -
Троп ваших мерзких! Я в лесу предпочитаю
Стать деревом, чем быть душою в вашей стае!
Вот пленницу ведут. Она в крови. Она
Едва скрывает боль. И как она бледна!
Ей шлют проклятья вслед. Она, как на закланье,
Идёт сквозь ненависть дорогою страданья.
Что сделала она? Спросите крики, тьму
И яростный Париж, задохшийся в дыму.
Но кто она? Как знать… Её уста так немы!
Что для людей вина , то для ума проблема.
Мученья голода? Соблазн? Советчик злой,
Внушивший ей любовь и сделавший рабой?
Достаточно, чтоб пасть душе простой и тёмной…
Без умолку твердят и случай вероломный,
И загнанный инстинкт, влечений тёмный ад,
Отчаянье души, толкнувшее в разврат,
Всё то, что вызвано жестокою войною
В столице, где народ задавлен нищетою:
“Одни имеют всё, а у тебя что есть!”
Вот корень страшный зла. Кто хлеба даст несчастным?
Не много надобно, чтоб стал бедняк “опасным”!
И вот сквозь гнев толпы идти ей довелось.
Когда ликует месть, когда бушует злость,
Что окружает нас? Победа злоба волчья,
Ликующий Версаль. Она проходит молча.
Смеются встречные. Бегут мальчишки вслед.
И всюду ненависть, как тьма, что гасит свет.
Молчанье горькое ей плотно сжало губы;
Ей уж скорбить не может окрик грубый;
Уж нет ей радости и в солнечных лучах;
В её глазах горит какой-то дикий страх.
А дамы из аллей зелёных, полных света,
С цветами в волосах, в весенних туалетах,
Повиснув на руках любовников своих,
Блестя каменьями колечек дорогих,
Кричат язвительно: “Попалась?.. Будет хуже!”
И пёстрым зонтиком отделкою из кружев,
Прелестны и свежи, с улыбкой палачей,
В злорадной ярости терзают рану ей.
О, как мне жаль её! Как мерзки мне их лица!
Так нам отвратны псы над загнанной волчицей!
За баррикадами, на улице пустой,
Омытой кровью жертв, и грешной и святой,
Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний!
“Ты тоже коммунар?” - “Да, сударь, не последний!”
“Что ж! - капитан решил. - Конец для всех - расстрел.
Жди, очередь дойдёт!” И мальчуган смотрел
На вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.
Внезапно он сказал, отваги не утратив:
“Позвольте матери часы мне отнести!”
“Сбежишь?”- “Нет, возвращусь!” - “Ага, как не верти,
Ты струсил, сорванец! Где дом твой?” - “У фонтана”.
И возвратиться он поклялся капитану.
“Ну живо, чёрт с тобой! Уловка не тонка!”
Расхохотался взвод над бегством паренька.
С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.
Но смех умолк, когда внезапно мальчик бледный
Предстал им, гордости суровой не тая,
Сам подошёл к стене и крикнул: “Вот и я!”
И устыдилась смерть, и был отпущен пленный.
Дитя! Пусть ураган, бушуя во вселенной,
Смешал добро со злом, с героем подлеца,-
Что двинуло тебя сражаться до конца?
Невинная душа была душой прекрасной.
Два шага сделал ты над бездною ужасной:
Шаг к матери - один и на расстрел - второй.
Был взрослый посрамлён, а мальчик был герой.
К ответственности звать тебя никто не вправе.
Но утренним лучам, ребяческой забаве,
Всей жизни будущей, свободе и весне
Ты предпочёл прийти к друзьям и встать к стене.
И слава вечная тебя поцеловала.
В античной Греции поклонники, бывало,
На меди резали героев имена
И прославляли их земные племена.
Парижский сорванец, и ты из той породы!
И там, где синие под солнцем блещут воды,
Ты мог бы отдохнуть у каменных вершин.
И дева юная, свой опустив кувшин
И мощных буйволов забыв у водопоя,
Смущённо издали следила б за тобою.
Советских актёров часто ставят в пример как образец духовной силы, национальной гордости и внутренней красоты. Они стали символами эпохи, носителями культуры и нравственности. Но, как известно, за кул...
Актеры — люди творческие, но кто бы мог подумать, что некоторые из них скрывают прекрасный голос. В эпоху раннего Голливуда актеров с музыкальными способностями было немало — это считалось скорее норм...
Неузнаваемая Ким Кардашьян в объективе фотографа Маркуса Клинко, 2009 год. Памела Андерсон в самой первой съёмке для журнала «Playboy», 1990. На фото голливудская актриса Dorothy Lamour и шимпанзе Джи...
Расскажем, как сложилась судьба актеров, которые начинали сниматься еще в детстве.
Остаться на вершине в Голливуде удаётся не каждому, особенно если путь начался в детстве. Одни актёры теряются из-за...
Два года назад отечественное телевидение столкнулось с беспрецедентной кадровой тектоникой — целая группа ярких и узнаваемых ведущих стремительно исчезла с экранов федеральных каналов. Эти лица долгие...
Кира Найтли на страницах журнала к выходу фильма «Пиджак», 2005. Следы динозавра, раскопанные в русле реки Палакси. Техас. США. 1952г. Самая большая женщина рядом с самым маленьким мужчиной, 1922 год....
