Торговец Тэм однажды днем
Смерть встретил на пути своем.
Тэм был польщен такою встречей,
И так же Смертью был замечен.
Мешок он бодро опустил,
Но тут его удар хватил.
Радушью Тэма нет предела,
Смерть с ним расстаться не хотела.
И, стукнув древнею клюкой,
Смерть забрала его домой.
Однажды шла по лугу я,
Когда смеркаться стало,
Как вдруг на берегу ручья
Торговца повстречала.
Он повалил меня как бес,
Но мало в том печали,
Так он ведь весь в меня залез,
Чтоб черти его драли.
Что мне сказать? Что сделать мне?
Я билась и кричала,
Но он пылал весь как в огне,
Ему все было мало.
Ногой уперся он в валун,
И был он тверже стали,
В объятьях я теряла ум.
Чтоб черти его драли!
Потом поднялись и пошли
В трактир неторопливо,
Который виделся вдали,
И там мы пили пиво.
На берегу реки опять
Страстям мы волю дали,
Теперь ничем их не унять,
Чтоб черти их подрали!
Когда спешат домой купцы,
За стол садятся молодцы,
И день базарный увядает,
А люд ворота затворяет,
В то время, сидя за столом,
Мы размышляем о былом,
Не думая о милях длинных,
Болотах, водах и трясинах,
Что нас от дома отделяют,
Где нас жена в штыки встречает,
Нахмурив брови, словно тучи,
Храня под ними гнев кипучий.
Так Тэм О'Шентер размышлял,
Когда из Эйра он скакал.
(Был славен Эйр прежних дней
Красой девиц, умом парней).
О Тэм! Пророческий совет
Тебе дала супруга Кэт!
Она тебе сказала верно,
Что ты болтун и пьешь безмерно,
Что с ноября до октября
Ты трезвым не был даже дня,
Что пил ты с мельником с утра,
Пока хватало серебра,
А чтобы лошадь подковать,
Ты с кузнецом хлебнул опять,
Что в церкви под конец недели
Дьяк Джин и ты всю ночь гудели.
Она пророчила, но втуне,
Что ты утонешь в темном Дуне
Иль сгинешь в логове чертей
У бывшей церкви Аллоуэй.
О, нежный пол! Подумать только,
Благих речей, напутствий сколько
Мужья от жен своих слыхали,
Но их советам не внимали.
Но продолжаем наш рассказ:
Тэм в эту ночь сидел как раз
У очага, который жарко
Горел, трещал, светился ярко,
А рядом Джони, друг отличный,
Его приятель закадычный.
Они друг друга так любили,
Что вместе по неделям пили.
Ночь проходила. Гул стоял,
А эль, казалось, все крепчал.
Трактирщица и Тэм украдкой
Любезничали нежно, сладко,
А Джони то болтал, то пел,
И смех трактирщика гремел.
По крыше мелкий дождь стучал,
Но Тэм его не замечал.
Он был так счастлив, как во век
Не будет трезвый человек.
Как пчелы, пролетая в ульи,
Минуты счастья промелькнули.
Пусть короли упьются властью,
Тэм был под мухой, он был счастлив!
Но удовольствия - цветок,
Сорвешь его, - и он поблек.
Или как снег спадает в реки:
То бел, а то исчез навеки.
Иль как внезапный ветра шквал,
Подул - и сразу же пропал.
Иль радуги небесной луч
Сияя, тает среди туч.
Но времени не удержать,
Вот Тэм уж должен уезжать.
На землю мрак ночной спустился,
Когда на лошадь он садился,
И в ночь такую он нырнул,
В какую б смертный не рискнул:
И ветер дул, собрав весь пыл,
И дождь, как из ведерка лил,
Тьма поглощала молний вспышки,
Гром грохотал без передышки.
В ту ночь ребенок мог понять,
Что дьявол вышел погулять.
И сев на Мэг, свою кобылу,
Тэм поскакал, что было силы,
В дорожных лужах грязь взметая
Гром, дождь и ветер презирая.
То крепче прижимал берет,
То старый распевал сонет,
То озирался он вокруг,
Чтоб черти не поймали вдруг.
Вот церковь Аллоуэй маячит,
Где привидения ночью плачут,
Вот брод за церковью, раз в пургу
Торговец здесь замерз в снегу.
А дальше цепь прибрежных скал,
Где пьяный голову сломал.
Там, где виднеется сосенка,
Нашли убитого ребенка,
Там где клокочет ключ лесной,
Вдова повесилась весной.
Дун нес пред ним свои потоки,
А в рощах ветер выл жестокий,
Все ярче молния сверкала,
Все ближе, ближе грохотало.
И вот меж стонущих ветвей
Предстала церковь Аллоуэй.
В окно струился свет чудной
И адский хохот лил волной.
О, Джон Ячменное Зерно!
С тобой ничто нам не страшно!
С пол кружки бить пойдем врага,
А с кружки - к черту на рога!
В башке засел чертовский смех
И Тэм плевал на бесов всех!
Но встала Мэг как изваянье,
Лишь получив напоминанье,
Она трусцой на свет бежит.
О боже! Ну и страшный вид!
Колдуньи, ведьмы были в танце,
Который знали все шотландцы.
Нет, не французский котильон,
А танец из седых времен.
В окне восточном, свесив ноги,
Уселся Старый Ник двурогий,
Он с виду был как зверь лохматый:
Огромный, черный, злой, горбатый.
Он в трубы дул с такою силой,
Что дребезжали все стропила.
Вокруг стояли всем на страх
Покойники в своих гробах,
Былой наряд надев на плечи,
В руках холодных тлели свечи.
Там, как заметил Тэм - герой,
Лежали, свалены горой
Скелеты, трупы заточенных,
Тела младенцев некрещеных,
И страшный вор с петлей на шее
С ухмылкой мертвой до ушей.
Пять топоров от крови красных,
Пять сабель ржавых и ужасных,
Ремень, ребенка удавивший,
Нож, преступленье совершивший:
Его затупленным железом
Папашу свой же сын зарезал.
И много ужасов других,
Грешно назвать мне даже их:
Три языка трех адвокатов,
На них пришиты лжи заплаты,
Три сердца пресвятых отцов,
Смердящие со всех концов.
Заворожено Тэмми наш
Смотрел на дьявольский шабаш.
Все громче, громче бес трубил,
Уж ведьмы выбились из сил.
Они взметали пыль столбами,
Скакали, лязгали зубами,
Как вдруг одна сквозь чад и дым
В рубашке лишь примкнула к ним.
О Тэм, О Тэм! Вот если б были
Они моложе, в полной силе,
И их рубашки вместо прежних
Сияли б шелком белоснежным,
Тогда бы отдал я послушно
Когда-то сшитые из плюша,
Штаны - последний мой наряд
Всего лишь за один их взгляд.
При виде ж этих ведьм зловонных,
Еще при жизни иссушенных,
Держу пари, что даже в стужу
Нутро запросится наружу.
Но бравый Тэм не лыком шит,
За юной ведьмою следит.
Она впервые здесь была,
Потом известностью слыла,
Что напускала хворь на скот,
Рыбацкий затопляла флот,
Что поражала в корне колос,
Пугал округу ведьмы голос.
Ее рубашка с юных дней
Отнюдь не выросла длинней,
Но Нэнси всюду, как бывало,
В рубашке этой щеголяла.
Ее почтенная бабуся
Не знала этого, клянусь я,
Что в той рубашке крошка Нэнни
Пойдет на пляску привидений!
Но пусть здесь Муза крылья сложит,
Ведь описать она не сможет,
Как резво прыгала девчонка
В своей короткой рубашонке.
Тэм, очарованный той пляской,
Смотрел на ведьму без опаски.
Сам дьявол ерзал от смущенья
И в трубы дул до исступленья.
Но вот прыжок, за ним другой,
Тэм потерял рассудок свой.
Он проревел: ' Вот это дело!'
И в миг все сразу потемнело.
И только Мэгги тронул он,
Рванулся бесов легион.
Как пчел летит из улья рой
Когда нарушен их покой,
Как для совместной обороны
Кружат над кошкою вороны,
Как люд валит из-за забора
Когда кричат: 'Держите вора!'
Летит за Мэгги жуткий крик,
Бесовский визг и свист и гик.
Ах, Тэм! В аду на сковородке
Тебя зажарят, как селедку!
Не возвратишься ты домой
И скоро будет Кэт вдовой.
Так мчись же Мэгги во всю прыть
Быстрей на мост, коль хочешь жить!
Там не посмеет этот сброд
Пресечь рубеж текущих вод.
Перед спасительным мостом
Пришлось ей потрясти хвостом.
Тут Нэнни догнала и с силой
Тот благородный хвост схватила,
Чуть не добралась до седла,
Но Мэг хозяина спасла,
Прыжок спасенье ей принес
Оставив сзади серый хвост.
В него вонзила ведьма зубы.
Теперь хвост Мэгги лишь обрубок.
Тот, кто читает повесть эту,
Внемли разумному совету:
Коль соблазнен ты хмелем тяжко
Или Короткою Рубашкой,
Ты вспомни о нечистой силе
И Тэм О'Шентера кобыле.
В ту ночь, святую из ночей,
Когда уж день сгорел дотла,
И вспыхнул в окнах свет свечей,
Домой святая Гирзи шла.
И грешник, тот, что сеет зло,
Святую Гирзи встретил вдруг,
А ей, бедняжке, не везло -
Лишь горы дикие вокруг.
Он был силен, он крепок был,
И не любил он долго ждать;
Ей даже не хватило сил,
Чтоб только 'нет' ему сказать.
И обратилась к небесам
Она с молитвою такой:
'На небе буду я, и там
Твой грешный дух найдет покой'.
Пою о Свистке я, достойном Свистке,
Который шотландцы держали в руке.
Он был принесен ко двору короля,
В Шотландии свистом полна вся земля.
Вот старый король подзывает вассала,
И Бахуса сын замирает средь зала:
'Свисток этот должен в Шотландии быть,
Спои их к чертям, или нам не дружить!'
Поэты воспели, легенды сказали,
Которые бились, которые пали,
Как Бахуса сын победителем стал
И траурный реквием им просвистал.
Лорд Роберт прославил отчизну свою.
Нет равных ему ни в пиру, ни в бою.
Была его чаша хмельна и полна,
Как Балтики пенной шальная волна.
Так Роберт победой трофей заслужил,
Который он дома на век сохранил.
Тремя молодцами, и все - его кровь,
Веселый турнир возрождается вновь.
Три парня веселых, в ком нет недостатков:
Крэйгдаррох - остряк и поборник порядка,
И верный Гленриддел - ценитель картин,
Галантный сэр Роберт - знаток старых вин.
В начале Крэйгдаррох, язык как елей,
Желал, чтоб Гленриддел отверг свой трофей.
А то соберутся правители клана,
И кто же мужчина, решат без обмана.
'Ей богу' - Гленриддел ответил как надо
Пред тем, как отвергнуть такую награду.
'Я вызову дух Рори Мура большого
И двадцать раз к ряду с ним выпью из рога'.
Сэр Роберт, солдат, разговор вел иной:
К врагам и друзьям он не будет спиной,
Он приз завоюет достойно вполне,
Иль в битве падет по колено в вине.
Герои спешат за Гленриддела стол,
Который известность и славу обрел
Застольем чудесным вином первоклассным,
А так же пристрастием к дамам прекрасным.
И выпала барду почетная честь,
Чтоб подвиги эти в веках превознесть.
Печаль и хандру этот бард не любил,
Желал, чтоб Парнас виноградником был.
Обед завершался, испили немало,
И с каждою пробкой веселье вскипало.
И дружба их, впитанная с молоком,
Была нерушимее с каждым глотком.
Веселье вскипало и пенилось в чашах,
И Феб засмотрелся на бражников наших,
И бросить их было бы кровной обидой,
Но был уведен до утра Артемидой.
За ночь шесть бутылей на брата распито,
Галантный сэр Роберт, закончить чтоб битву,
Еще одну вылил в огромный бокал
И клялся, что предок их так поступал.
И славный Гленриддел, мудрец осторожный,
Сказал, что так далее пить невозможно.
Чтоб старец почтенный вином захлебнулся?
От мерзкого дела он враз отвернулся.
Сэр Роберт стоял до конца в битве нашей,
(Сразись-ка с Судьбой и вместительной чашей!)
Герой будет утром сражен наповал.
Когда Феб поднялся, то рыцарь упал.
Вслед бард наш поднялся, попойки певец:
Крэйгдаррох, всплывешь ты, коль миру конец!
Бессмертья в стихах если хочешь, старик,
Еще по бутылке - и будешь велик!
Твой род вместе с Брюсом стоял за свободу,
Всегда поставлял патриотов народу.
Вот лавры тебе и венок для меня
За славную битву средь ясного дня!'
Ты знаешь, что Мэгги к венцу получила?
Ты знаешь, что Мэгги к венцу получила?
С крысиным хвостом ей досталась кобыла.
Вот именно это она получила.
Ты знаешь, во что влюблена она пылко?
Ты знаешь, во что влюблена она пылко?
У Мэгги всегда под подушкой бутылка.
В бутылку давно влюблена она пылко.
А знаешь, как с Мэгги жених обвенчался?
А знаешь, как с Мэгги жених обвенчался?
Псаломщик был пьян, а священник качался
В то время, как суженый с Мэгги венчался.
А знаешь, чем кончилось ночью веселье?
А знаешь, чем кончилось ночью веселье?
Жених у постели свалился с похмелья.
Вот так и окончилось это веселье!
Как тяжко покидать земную сцену.
Ужель полна она таких прекрасных грез?
Лишь капля радости среди измены,
Лишь солнца луч средь непрерывных гроз.
Тревожит душу совести вопрос
Иль смерти логово убогое?
Из-за грехов моих мой страх возрос
И трепещу прогневить бога я.
И надо мной его десница строгая.
Сказал бы я: 'Грехи мои прости!'
И обещаю, больше не солгу.
Но стоит мне здоровье обрести,
Я вновь у добродетели в долгу,
Опять стезею глупости бегу,
Опять в чести не человек, а зверь.
И как я милости просить могу,
Ведь божью милость я забыл теперь
И распахнул для искушенья дверь.
О, всей земли Великий Господин!
Посмел бы я свой взор к тебе поднять,
Покончит с бурей твой кивок один
И обратит морские волны вспять.
И мощь Твоя поможет мне опять
Держать в узде неистовую страсть,
Ее поток по руслу направлять,
Но вижу, сил мне может не достать.
О, помоги, Божественная Власть!
Природы созерцая красоту,
По северному краю я бреду,
Пугая на крутых, заросших тропках,
То куропаток, то овечек робких.
Мой первобытный путь лежит меж гор,
Где чудные картины видит взор -
Склоненные над пропастью утесы,
В лесах дремучих горные откосы,
И озеро среди холмистых гряд,
Что изумленьем наполняет взгляд.
Петляя, гордый Тэй течет по склонам,
Дворец стоит на берегу зеленом;
Лужайки рощами окаймлены,
Разбросаны природой валуны;
Мостов взметнулись арки на ручьях,
Блестит село в полуденных лучах;
И, поэтический рождает шквал,
Приют отшельника у мшистых скал;
Театр лесов над бездною висящих,
И вечный рев потоков гомонящих. -
Здесь поэтическую лиру тронь,
И возгорится творческий огонь.
Здесь у судьбы смягчаются шаги,
И отступают в панике враги.
Здесь утешенье горю и слезам
И для души целительный бальзам.
Здесь тень обид несется к небесам,
Забыв о них, прощен ты будешь сам.
'Налей вина, пусть пьет до дна,
Кто бед охвачен морем,
Глоток тепла, чтоб кровь текла
У сокрушенных горем.
Пусть вина пьет и пусть поет,
Пусть чашу он наполнит,
И о врагах и о долгах
Уж никогда не вспомнит'.
Притчи Соломоновы.
часть 31, т.6,7.
Пускай поэты в споре рьяном
О лозах, винах, Вакхе пьяном,
Шумят; и рифмой и романом
Наш режут слух,
Я воспеваю над стаканом
Шотландский дух.
Напиток старый и отменный!
Течешь ли ты в живот презренный,
Иль темно-бурый, буйный, пенный,
Льешь через край;
Родник твой, Муза, вдохновенный
Воспеть мне дай.
Пшеница шелестит давно,
А у овса усов полно,
И аромат свой льют в окно
Горох, фасоль,
Но Джон Ячменное Зерно -
Хлебов король.
Тебя мы чтим важней всего:
Лепешек мягких волшебство,
И щей бурлящих торжество -
Твои творенья.
Но кровь из сердца твоего -
Вождь вдохновенья.
Желудок сыт - и жизнь бодрее;
Жизнь - дар, повешенный на шею -
Из года в год все тяжелее;
С твоей же смазкой,
Колеса жизни мчат быстрее
С веселой пляской.
Ты просветляешь разум Лира;
Ты кровь бодришь во время пира;
Ты наших душ латаешь дыры;
Ты бьешь ключом;
И ты в отчаянии мира
Блестишь огнем.
Так часто, в серебро одет,
Ты покоряешь высший свет,
Однако служишь много лет
Напитком нашим;
Вкусней тебя приправы нет
К овсяной каше.
С народом вместе ты живешь.
Чем были б ярмарки, кутеж,
И даже сборища святош,
Когда б не ты?
И лезут к паперти из кож,
Разинув рты.
В ту ночь, как уберем зерно,
Над рогом вспенится вино;
А в Новый год течет оно
В ушаты, в кадки;
И в нем броженье лишь одно,
Да сахар сладкий.
Вулкан склонился над мехами,
А пахари - над лемехами.
О чудо! Здесь ты тоже с нами:
Один глоток -
И вновь кузнец схватил руками
Свой молоток.
Пощады нет железу, стали,
Мехи кузнечные устали,
Но кузнецу в том нет печали;
Пылает горн,
От наковальни рвется в дали
Тяжелый звон.
Младенец лишь увидит свет,
Уж кумушки ведут совет,
Подходит имя или нет.
Да, имя славно!
А повитуха древних лет
Храпит исправно.
Когда в суде уж много лет
С соседом ссорится сосед,
То виски - исцелитель бед-
Затушит брань;
Судье награды лучше нет,
Чем эта дань.
И Муза пусть не упрекнет
Тех, кто в стране моей живет,
Кто горло мочит круглый год
За их измену.
Едва ль зимой кто узнает
На виски цену.
Но бренди огненный глоток-
Источник болей и изжог.
Он сокращает жизни срок
В два раза им
И шлет шотландский кошелек
Врагам своим.
Шотландцы, в основном для вас
Веду я долгий свой рассказ,
И вам, беднягам, мой наказ,
Поверьте мне:
Напиток этот губит нас -
Все зло в вине.
Болезни пусть его морочат,
За дюймом дюйм подагра точит,
Того, презренье в ком клокочет
За скромным блюдом,
Кто виски вместе пить не хочет
С простецким людом.
О виски! Дух проказ шальных!
Прими же барда скромный стих!
Коль нет тебя - рев строф затих,
Стих беден мой.
Приходишь ты - шеренги их
Уж рвутся в бой!
О виски! От таких потерь
Шотландцам нет житья теперь;
Болезнь стучится в нашу дверь,
Хворь поджидает,
И кашель, лающий, как зверь,
Нам досаждает.
Позор акцизным и другим,
Кто виски сделал дорогим!
Прочь руки, дьявол! Вон беги!
Хватай же плутов!
И запекай их в пироги
Для пьяниц лютых.
Судьба! Коль можешь, дай мне все же
Штаны, лепешку, виски тоже,
И звонких рифм, чтоб петь пригоже.
Не нужно боле;
А остальное вверить можешь
Всевышней воле.
Иные книги лгут нам сплошь.
А есть неписаная ложь.
Ты и священников найдешь,
Что правду божью,
Впадая от восторга в дрожь,
Мешают с ложью.
Но в том, о чем я речь веду,
От правды я не отойду,
Как в том, что черт живет в аду
Иль в недрах Дублина.
(Ах, много - людям на беду -
Им душ загублено!)
Хлебнул я браги вечерком,
Но не был пьян, а под хмельком.
Я обходил, бредя пешком,
Бугры, канавы
И знал, что куст манит кивком,
А не лукавый.
Холмистый Камнок я узнал,
Едва лишь месяц заблистал.
Его рога считать я стал,
Шагая шире.
Сначала три я насчитал,
Потом - четыре...
Вослед за верным посошком
По склону я трусил шажком -
Мне путь был издавна знаком
К запруде Вилли.
Но вдруг, сорвавшись, я бегом
Бежал полмили.
Тут нечто предо мной предстало
С косою острою, чье жало
С плеча костлявого свисало
И с острогой,
Что сталью под луной сверкала,
В руке другой.
С косую сажень вышиною
Оно стояло предо мною,
Без брюха, страшное, худое,
Горбом спина,
А что за ноги! Тоньше вдвое
Веретена.
Спросил я: - Друг! Узнать нельзя ли,
Должно быть, вы сегодня жали?
А мы ведь только сеять стали.
Я с вами рад
Вернуться в дом, где выпивали
Мы час назад!
- Я Смерть! - чудовище сказало, -
Но ты пока не бойся, малый!..
- Я не боюсь, хоть ты, пожалуй,
Меня убьешь.
Но я прошу: взгляни сначала
На этот нож!
Смерть отвечала мне: - Сынок,
Ты спрячь подальше свой клинок.
Подумай сам, какой в нем прок.
Его удары
Страшны не больше, чем плевок,
Для Смерти старой!
- Что ж, уговор - так уговор! -
Сказал я. - Бросим этот спор.
Присядь со мной на косогор -
Ведь ты устала -
И расскажи, что с давних пор
Перевидала.
- О да! - сказала Смерть, садясь, -
Почти что вечность пронеслась
С тех пор, как жать я принялась
По воле божьей.
Всем в мире надо жить, трудясь.
И Смерти - тоже.
Но у меня не жизнь, а мука.
Ты слышал имя Горнбука?
Уж так хитра его наука,
Что стар и млад -
От деда дряхлого до внука -
Меня стыдят.
Бывало, под косою длинной,
Подобно травам луговины,
Народ, не знавший медицины,
Ложится сплошь...
Теперь меня с косой старинной
Не ставят в грош!
Вчера я жертву поразила
Своим копьем - с такою силой,
Что семерых бы уложила,
Пронзив, как гвоздь,
Но острие лишь притупила,
Задев о кость.
Что это, думаю, за штука?
А это - дело Горнбука!
Тут помогла его наука
Или искусство:
Копье в ребро вошло без стука -
Как бы в капусту.
Больной остался бы калекой,
Не помоги ему аптекой
Или ланцетом лысый лекарь -
Ваш Горнбук.
Не раз он вырвал человека
Из цепких рук.
Он изгонял из тех заразу,
Кого и не видал ни разу,
Натужься по его приказу,
Заклей пакет,
А он понюхает и сразу
Пришлет ответ.
Есть у него, как в магазине,
Все то, что нужно медицине:
Набор ножей, spiritus vini {*},
Касторка, йод.
Он все лекарства по-латыни
Вам назовет.
Есть sal marinum - соль морская, -
Все кальции, какие знаю...
А разных трав любого края
Не перечесть.
И aqua (иль вода простая)
Там тоже есть.
Есть и опилки, срезы, крошки
Клешни клеща, блошиной ножки
И усиков какой-то мошки,
Яд комара,
Настой желез сороконожки
Et cetera... {**}
Тут я воскликнул: - Бедный Джон!
Какой доход теряет он!
Коль вправду будет побежден
Любой недуг,
Кладбищенский зеленый склон
Изрежет плуг.
Смерть засмеялась: - Нет, не плуг
Изрежет этот мирный луг,
Которым твой владеет друг,
А сто лопат
Все ваши кладбища вокруг
Избороздят.
Где одного так любо-мило
В постели жизни я лишила,
Пустила кровь иль придушила
Без долгих мук, -
Там двадцать душ загнал в могилу
Ваш Горнбук.
Наш местный ткач - хороший малый
Свою жену, что бредить стала,
Когда немножко захворала,
Отвез к врачу,
И больше слова не сказала
Она ткачу...
У парня заболел отец -
Богатый лэрд, и молодец
Послал отборных двух овец
Врачу за средство,
Что принесет отцу конец,
Ему - наследство.
Должно быть, от ночной простуды
Одной девчонке стало худо.
Врач сотворил над нею чудо:
Его совет
Туда послал ее, откуда
Возврата нет!
Таков у лекаря обычай.
За грош, не ведая приличий.
Морит людей он без различья
День изо дня
И норовит моей добычи
Лишить меня.
Пока терплю я поневоле.
Но разве он бессмертен, что ли?
Не избежит он общей доли.
Придет каюк -
И будет мертв, как сельдь в рассоле,
Ваш Горнбук!..
Еще бы Смерть сказала много,
Но вдруг, наполнив мир тревогой,
Часы пробили полночь строго
Из-за ветвей...
И я побрел своей дорогой,
А Смерть - своей.
Советских актёров часто ставят в пример как образец духовной силы, национальной гордости и внутренней красоты. Они стали символами эпохи, носителями культуры и нравственности. Но, как известно, за кул...
Актеры — люди творческие, но кто бы мог подумать, что некоторые из них скрывают прекрасный голос. В эпоху раннего Голливуда актеров с музыкальными способностями было немало — это считалось скорее норм...
Неузнаваемая Ким Кардашьян в объективе фотографа Маркуса Клинко, 2009 год. Памела Андерсон в самой первой съёмке для журнала «Playboy», 1990. На фото голливудская актриса Dorothy Lamour и шимпанзе Джи...
Расскажем, как сложилась судьба актеров, которые начинали сниматься еще в детстве.
Остаться на вершине в Голливуде удаётся не каждому, особенно если путь начался в детстве. Одни актёры теряются из-за...
Два года назад отечественное телевидение столкнулось с беспрецедентной кадровой тектоникой — целая группа ярких и узнаваемых ведущих стремительно исчезла с экранов федеральных каналов. Эти лица долгие...
Кира Найтли на страницах журнала к выходу фильма «Пиджак», 2005. Следы динозавра, раскопанные в русле реки Палакси. Техас. США. 1952г. Самая большая женщина рядом с самым маленьким мужчиной, 1922 год....
