Люблю твои места в росистый час заката,
Священная гора, когда твои огни
Редеют, и верхи еще зарей объяты,
И по низам трава уже в ночной тени.
Не налюбуешься! Вот я стою у края.
С лугов ползет туман и стелется к ногам.
Долина в глубине как трапеза святая.
Настой ночных цветов плывет, как фимиам.
Минутами хандры, когда бывало туго,
Я отдыхал средь рощ твоих и луговин.
Мне вечер был живым изображеньем друга.
Он был как я. Он был покинут и один.
Какой красой была овеяна природа!
О небо, образ твой в груди неизгладим.
Как прежде, рвется мысль под купол небосвода,
Как прежде, падает, растаяв перед ним.
О боже, сколько раз, теряясь в созерцанье,
Тянулся мыслью я в небесный твой приют!
Но смертным нет пути за видимые грани,
И промысла небес они не познают.
Так часто думал я, блуждая здесь без цели,
И долго в небеса глядел над головой,
И ветер налетал по временам в ущелье
И громко телестел весеннею листвой.
Когда мне тяжело, довольно только взгляда
На эту гору, чтоб от сердца отлегло.
Тут даже в облаках я черпаю отраду.
За тучами и то легко мне и светло.
Молчат окрестности. Спокойно спит предместье.
В предшествии звезды луна вдали взошла.
Как инокини лик, как символ благочестья,
Как жаркая свеча, луна в воде светла.
Ночь на Святой горе была так бесподобна,
Что я всегда храню в себе ее черты
И повторю всегда дословно и подробно,
Что думал и шептал тогда средь темноты.
Когда на сердце ночь, меня к закату тянет.
Он сумеркам души сочувствующий знак.
Он говорит: 'Не плачь. За ночью день настанет.
И солнце вновь взойдет. И свет разгонит мрак'.
