К ланитам клонится корявый палец
И фина голос деве шепчет:
На болотах гранитов крепче
Поставлю снежные палаты.
Но безразличен деве шёпот
Жреца языческих кумиров,
На что мне ладан, воск и мирра,
Когда твой лёд лучом расколот?
Чреватостью несбыточных часов
И жизнь искомканных дней бденьем
Не заглушит безумный, дикий зов.
На день, кидаю детские отравы,
Смущенья полуночных снов, –
Под солнца смех серебрянные травы
Не вызовут нескромных слов. –
Но как луны и солнца свет прощальный
Сдвоятся голубым огнем
И как взнесется свод зеркальный
И отражения свеч в нем, –
Я, как участник Дионисий,
Помчусь по пахоте полей,
Слежу повсюду запах лисий
И он мне женского милей,
И как испуганные птицы
За мною ринутся часы:
Забыт и стонный шум столицы
Забыт и смертный шум косы.
Седой паук ты ткешь тенета
Рисуя кружево времен,
Швыряешь с яростию мота
Часы с изогнутых рамен
И дней изчерченное стадо
Далекой осени давно
Умчало все чем сердце радо –
Печали, радости – равно
Но казни день встает всечасно –
Тогда росу пила,
А в тело дрогнувшее властно
Крича врывалася пила
Вновь кажет мне сучек смолистый
Как бы пронзенный болью глаз, –
А я тогда, как мастер истый,
С плеча разрезал древа таз;
И ветви поднятые к небу,
Как руки в памяти рублю,
А корни – рты земному хлебу,
Как проклинающих гублю.
Постаревши, расскажу
В понедельник про венчанье
И старушечье шептанье
Втихомолку разбужу.
Вторник завтра, завтра гости,
Хором, хором повторим: –
Каменеют с годом кости
И кадильный слаще дым.
А средою утомлён
Буду слушать снова, снова
От венца до похорон,
Шорох каменного слова.
Злой мальчишка, я слепой –
Над ними не смеются,
Злой мальчишка, пред толпой
Все дороги рвутся
Мне на седьмой, а он кричит:
“Седьмой вот здесь”, – а это восемь;
Злой мальчишка, меня влачит
И бьёт дорога лосем.
Мне на седьмой, мне на седьмой,
А это восемь, восемь, –
И мы за зрения спиной
Едва ли жалость сносим.
Ползу на край сварливой крыши
И тёмных улиц вижу бег,
Последней ночи белый снег
Над городом султан колышет.
Целую грань последней выси,
Журчит во двор туманный дождь, –
Мой жребий от тебя зависит,
Изнемождённой рати вождь
Одно мне утешение,
Под взглядом мокрых крыш,
Твоё больное пение
Через ночную тишь.
Одно мне утешение,
Под язвами лица,
Вечерних дымов рвение
Под молот кузнеца
В твоих руках мой день спадает
Минута за минутой.
Ногою необутой
Полдневный луч меня ласкает
Прищурившись от ярких светов
И ухватясь за тучу,
Я чей-то призрак мучу,
Сред опостылевших предметов.
В ущелье уличного дыма
Зловоний непрейдённый ряд
Тобою услаждённый яд
С брегов замерзшаго нарыма.
Интеллигент и проходимец
На перекрёстках, площадях
Следишь автомобильный прах,
Куда смущённый не подымется.
К весне, когда всё так стыдливо,
Ты с первым солнечным лучом,
Как мальчик лавки с калачом,
На талый лёд глядишь пытливо.
И если в город опрокинется
Тумана ёмкая скудель,
Поверь, заботливый апрель
Осколки скорченныя вынет
Благоговейно улыбаясь,
Стираю с пят живую пыль
И на прирученный костыль
Смотрю перед собою каясь:
Огонь, ты греешь мать и братьев
И круг родного очага,
А путника давно нога
Сокрыта тёплого пожатья.
И, запрещённый тусклым взглядом
Повсюду вянущих людей,
Влачусь по снеговой воде
К высоким башням и оградам
Улыбка юноше знакома
От первых ненадежных дней,
Воды звенящей не пролей,
Когда он спросит: «мама дома?»
Луч солнца зыбкий и упругий
Теплит запыленный порог,
Твой профиль, мальчик, слишком строг
Для будущей твоей подруги.
Из равнодушного досуга
Прохваченный студеным вихрем
Площадку скользкую вагона
Ногою судорожною мину,
И ветви встречные деревьев,
Взнеся оснеженные лица,
Низвергнутся в поляны гнева,
Как крылья пораженной птицы.
Сухую кожу грустной девы
Гладит ветер географических пространств
На скалах столбчатых горы…
Ни солнце на небесном зеве
Ни плотность каменных убранств
Ни первоцветия дары
Не веселят худого тела.
— Зачем тепла и света больше
Пролито в русские пределы,
Когда во Франции и Польше
И в зиму кровь поля согрела?
Смыкаются незримые колени
Перед моленьями моими.
Я, тёмный, безразличный пленник,
шепчу богов умерших имя.
Я не приму твой трепет ночи
Хвала согбенная безсильно.
Меня заря, быть может, прочет
Работником дневною пылью.
Я изнемог, и смутно реет
В пустой груди язык чудес…..
Я, отрок вечера, вознес
Твой факел ночь, и он чуть тлеет,
Страдальца взор смешно пленяет
Мои усталые глаза. –
Понять могу ли, егоза,
Что уголь не светя сгорает;
Я зачарованный, сокрытый
Я безглагольно завершён, –
Как труп в непобедимый лен, –
Как плод лучом луны облитый.
Я, ни юродивый ни льстивый,
Смыкаю перед тьмою взор
И, подходя к подошвам гор,
Хочу обуться торопливо.
Немецкая супермодель Хайди Клум в фотосессии 2003 года. Кэтрин Зета-Джонс - британская актриса. Рут и Эллиот Хэндлеры — создатели известных Барби и Кена, основатели компании Mattel. Предприниматели да...
Скарлетт Йоханссон для V Life, 2004 год. Карен Мюлдер для «Vogue», 1992 год. Викки Дуган — американская модель и звезда Playboy, вдохновила художников на создание персонажа Джессики Рэббит из фильма «...
июне 1984-го на экраны вышел фильм «Одиноким предоставляется общежитие». Мелодраму о советской свахе посмотрели 23 млн зрителей. А затем кинокартина вошла в коллекцию популярных фильмов о любви, кото...
Нив Кэмпбелл, 1997 год. Женщины на мотоциклах в Великобритании, 1930-е годы. Моника Беллуччи, 2002 год. Фрида Кало, 1939 год....
Надя Ауэрман, 1995 год. Американская актриса Ребекка Де Морнэй, 1980-е. Ванесса Уильямс - певица и актриса, 1990-е. Последний снимок сумчатого волка, 1933 год. На сегодняшний день этот вид прекратил с...
Тpи нeвecты Дpaкулы в фильмe «Βaн Χeльcинг»/ Сборщики фруктов отдыхают в саду в 1950-х годах. Кристен Белл в фотосессии Rolling Stone & Nylon Mag, 2000-ые. Японский шлем Кабуто, XVII век....
