Ундина
Тонула Ундина русалочной блядью.
Нырнула Луна, любопытная к смерти.
Подробно-нахальные хмурые дети
Бросали на труп нехорошие взгляды.
ТРИСТА КРОВАВЫХ ПЯТЕН
Война - это я.
Вы - 300 кровавых пятен. Пятен тьмы.
Пятнышки на коврике. Пят-ны-шки.
Милые.
Ублюдки.
Людишки.
Молодые бляди и дешёвые боги.
Мглистые моли и ядовитые вши.
Как все мы, посмотри, зацепенели
Как все мы посмотри зацепенели.
Накорчась скоростью бежания, стоим.
И, лопнутые нутрью, изумели.
В ушах оиторванных без головы звеним.
Как основательны скелет и стрекоза.
Но и они роняются в компот.
И в узелки завязаны глаза.
И влеплен кляп, чтоб память ставить в рот.
КАК МЫ БРЕДИМ ВЕЛИКИМИ БЛЯДЬМИ.
Я ПРОДАЮСЬ, ПОСКОЛЬКУ СУЩЕСТВУ...
УБИТЬ ДЕТЕЙ И ВЫТОПТАТЬ ТРАВУ.
И ОЗВЕРЕТЬ КАКИМИ-ТО ЛЮДЬМИ.
МАТЬ СОБЛАЗНИТЬ. УДАРИТЬ СИРОТУ.
МЫ РАССТАВАТЬСЯ ВСПЫШКАМИ ДОЛЖНЫ.
И СЫРА ДЫРКИ СДЕЛАЛИ ЛУНУ.
И ЧЕЛЮСТИ РАСТАЯЛИ ВО РТУ.
Приди ко мне, меня зацементи.
Живым я оставаться не привык.
Я Шапочка Кровавая в пути
Была обменена на кукольный парик.
МЕРЦАЕТ ЛИЦ СЕРЕБРЯНЫЙ ЦЕМЕНТ.
КАК НЕМЕЦ СТРОГ МОЙ СЕРЫЙ ИНСТРУМЕНТ
И ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ ТРЕБУЕТ ВЗАМЕН
ТУПОЙ ТОЛПЫ НЕЛОВКИЙ КОМПЛИМЕНТ.
Как цементею я под жиденький хлопок.
Хлебают зрелища живые, как бульон.
А я стою стремглав и наутёк,
И опоздав на ноль и миллион.
Я КАМЕННЫЙ, А ПРОЧИЕ - ИСПУГ.
ЖИЗНЬ - ДЁРГАНЬЕ, ИКОТА, КАШЕЛЬ, ДРОЖЬ.
ЖИЗНЬ - ТОЛЬКО ТО ЧТО ВАЛИТСЯ ИЗ РУК,
ВСЁ ВАЛИТСЯ, А СМЕРТЬ НЕ ОТОРВЁШЬ.
МЫ СОКИ ПЬЁМ ИЗ ВОСКОВЫХ ФИГУР.
СЛОВА УШЛИ. НИКТО НЕ ЗНАМЕНИТ.
СЛОВ БОЛЬШЕ НЕТ. ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО ГУЛ.
И УХО БЕЗ ЛИЦА. И ВНЁМ ЗВЕНИТ.
И Гамлет вместо 'Быть?' спросил 'В каком?'
Но прав. и лев. Никто не различал.
И клоун рассмеялся животом,
И ртом оповестил: 'Не угадал.'
Виновен размышлявший о вине.
Часы стоят на циферке расплат.
Нам остаётся только цепенеть.
У мертвецов часы живых стоят.
КАК ВСЕ МЫ, ПОСМОТРИ, ЗАЦЕПЕНЕЛИ,
ХОТЯ ЕЩЁ ЖИВЫЕ, КАК ЗВЕРЬКИ.
И МЯТНЫЕ, ШЕВЕЛИМСЯ В ПОСТЕЛИ,
И КРЕПКО ПРИШИВАЕМ ЛОСКУТКИ.
КАК ВСЕ МЫ ПОСМОТРИ ЗАЦЕПЕНЕЛИ.
Я ПЕРВЫЙ СРЕДИ ВАС ЗАЦЕМЕНТЕЛ.
И ВЫ МЕНЯ СВОИМ ПРИЗНАТЬ НЕ СМЕЛИ,
И Я ВАС ПОТРЕВОЖИТЬ НЕ ПОСМЕЛ.
Василиск, Одуванчик и Лев
Насеком и ползуч Обозрев.
Бесполезно глаза закрывать.
Василиск, Одуванчик и Лев
будут трогать тебя и лизать.
Ты головку как луковку в таз
окунешь, сам себе надоев.
Но кричат: «Убегаешь напрас!»
Василиск, Одуванчик и Лев. –
«Что ты с нами зверями не друж?
Кто ты есть? То кальмар, то омар.
Что как мальчик ты бегаешь в душ,
обдирая себя как загар?
Полотенцем махров оботрись.
Над тобой Мошкара и Микроб
продлевают до краешка жизнь,
от нее не избавиться чтоб.
Ты глазат и ушат до преде,
оттого очень стра обнаруж –
вещь имеет всегда и везде
пару сущностей – Нутрь и Наружь.
Этот всмотр в приро неизбеж,
точно также как вслух или вступ.
Что же плачешь ты так безутеш
горячо и солёно как суп?»
Быть праведным – замучают
Быть праведным – замучают.
Быть правильным – нарушат все.
Быть раненым – заманчиво,
Поставив крест на лучшее.
Быть проданным – изведанно.
Быть продранным – садистское.
Быть раненым – безверие,
Протянутое в истину.
А ранним быть расстрелянно.
А странным быть повешенно.
А раненым – измеренно,
И прожито, и взвешенно.
Быть словом – умолчание.
Молчаньем – уравнение.
Быть временем – кончаемо.
Быть настоящим – временно.
Быть знанием – заузиться,
Разрушиться сомнением.
Быть раненым – иллюзия
Эпохи Возражения.
Быть развостью – затравленно.
Быть разностью – слагаемо.
Быть раненым – парабола
С концами ожидания.
Быть робостью – используют.
Быть радостью – изведают.
А раненым не трогают.
А раненых не вешают.
Коротким умиранием
Раскрасит мироздание
Кровавая парабола
С концами ожидания.
Балерина
фонарики сдохли как желтые лопухи
всюду дрянные намеки
пальчики там всякие твои-чужие стихи
ноги мои тоже будут удивительно мертвые
а то хожу как страусовая балерина
купите мне инвалидное кресло
а то удивитесь когда вас что-то заденет длинное
а это я пришлась и повесилась
ПРАВИЛЬНЫЙ ТИРАН
Я истлевший тиран, топором шаловливым устало,
То ли мертв, то ли пьян, что попало пропало.
Как считалка конца досчитаю до ста и открою стрельбу.
И закрою глаза, потому что устал, потому что я верю в судьбу.
Гомофашизм-II
Некролюбовь гомо-эльфов богемных,
Кроули-ангельских геев тургеневских.
Гений тур-геневский ,светский тру-гений
В генах запутался автро-венгерских.
Все – повторение русских кошмаров.
В русской истории прошлого нет.
В комнатах наших сидят комиссары.
Мальчиков наших ведут в кабинет.
В Будущем русском - русское прошлое,
Небытие, что дано нам как пытка.
Вечность сворачивается как улитка.
Улица скручивается под подошвами.
Крутит будущее черт-колесо
Дикий маньяк в луна-парке закрытом.
Будда убит. Его знали в лицо
С диких окраин сакральных бандиты.
Гомофашист – это солнце и сталь,
Соединяя гешефт и гештальт,
Входит в генштаб. И в зеркал отраже
Смотрит:' И кто же здесь всех хорошей?'
И отразится улыбкой ч.ш.
Истиной некоей гомофаше:
«Ты же и сам понимаешь уже,
Что всех на свете ты хорошей !».
Запах войны из духов Дживанши
Запах Войны из дурной анаши.
Запах войны из красивых девиц,
В шоу играющих Раш-аушвиц.
Как ошараши-вает из газ.кам.
Воющих шлюшек дляшийся кан –
Длится канкан, и кадриль, и расстрел.
Русский угар. Беспредел, беспредел...
Гомофашист – ты уже реваншист
Свастик прекрасных ты фетишист.
Факельных шествий ,вскинутых рук.
Внутренний гнозис, как внутренний Юнг…
Гомофашисту безжалостно юному
Хочется только красивого Юнгера.
Хочется гением быть и злодействием,
Хочется гей-белокурую бестию.
Пусть будет мир ваш тотаэлитарен!
Мальчиков наших ведут комиссары.
Мальчики наших в некроэстет
Носят в карманах своих пистолет...
Вылетит пуля в Черный квадрат,
В черную комнату, в Красный Отряд.
Черного Вальтера, в черном пальто,
Как и всегда, не заметит никто.
После, кокетливо, в черный карман,
Бросив прочитанный черный роман,
Нервно-манерный гомоэрот
В черных перчатках из дома уйдет.
В комнатах наших кровавое месиво
Из комиссаров, что сами повесились
Кто-то на вешалке в черном пальто
Кто-то на девушке в лисьем манто,
Кто-то на шарфе, а кто на гвозде,
Кто на распятом Иисусе Христе.
В комнатах наших повсюду висят
Красных Иуд человек пятьдесят.
Эта картина неповторима.
Мальчики Рема… Мальчики Рима…
Русские мальчики некро-Арто.
Здесь превзошли в эстетичной жесто…
Некро-театр начинается с той
Некродетали, с некровинто…
Этот театр начинается с виселиц,
С выстрела Вальтера,
В Гитлера, Вагнера.
Как идеальна игра ритуальная!
Но напугала Арто Антанена
Ярость Танатоса, Эроса наглость.
Ах, натуральный этот Танатос,
Это не сокос сокос томатос...
Это спонтанность без напряжения,
Это реальность в злом отчуждении.
И завершенье немецкого гения
В сверхсовершенстве людей-лединения.
Каждый охотник желает стрелять.
Каждый художник желает стрелять.
Каждый художник знай свой шесток!
Гомофашист бесконечно жесток.
Гомофашисту безжалстно юному
Хочется только красивого Юнгера.
Хочется гению после злодействия
Бросить в постель белокурую бестию.
А за окном грохотала гроза
Мальчики мертвые снова в глазах…
КЕМ УГОДНО
Я стану девочкой в ситцевом платье с немыми
коленями страха,
С царапинами, похожими на иероглифы смерти,
С голубыми (и немного седыми) глазами
изнасилованной марсианки,
С покусанными от голода и скуки ногтями. Если
на них приклеить красные лепестки найденной в
урне розы,
а губы намазать кровью раздавленной автомобилем
кошки,
я стану похожа на взрослую красивую сучку,
которой дарят духи и конфеты с водкой.
Когда я вырасту, я не буду хорошей.
У меня была мёртвая мать. Россия, 1920-й,
кукла, туберкулёз и вши.
Я жила в подвале с ворами, и всё что надо,
Представляла в ласковом бреду анаши.
Какой-то непридуманной скучной ночью
в подвал ворвались собаки и люди.
Люди и собаки с пистолетами и шерстью
Меня посадили в клетку, как крысу, прогрызшую яви
будней.
Потом меня били шестеро.
Меня, разорванную, как гнилую простынь
Или бабочку сна, голую куклу, тварь
Привезли в колонию, где забывшие свои имена
Дети зацчивали мучительной смерти своей букварь.
Дремучая Надзирательница протянула щупальца и
усы.
Зубами ножниц жемчужного ада моль,
Она отгрызла мои белые волосы.
И, голая, без косы,
Голова моя, будто бы превратилась в футбольный
Ноль.
В колонии нас имели как недомашних и лишних
Тварей.
Мне хотелось животно есть сено их бесчувственных
Мёртвых мыслей,
Или рабскою стрекозою засохнуть, украсив собою
Гербарий.
Я думала о мутации, подразумевая самоубийство.
Три года, как сто адов тянулись стыдов тянулись стыдом и страхом.
Бог не следил за мной. Он трахал садистскую
Медсестру.
Я меня брал за руку, целовал, и осторожно плакал
Красивый мальчик, которого я когда-нибудь заберу.
Туда, где нас уже никто не поймает. Мы
Научимся не мучиться и хорошо стрелять.
И я стану Ножом, а он Пистолетом Тьмы.
И наши тела исчезнут. И он не сможет меня целовать.
Я стала красивой девушкой с обратным лицом
Войны.
Мой верный мальчик сжимал мою руку-нож.
И когда он решил обнять меня, мы превратились в
Атомной смерти сны.
Взорвали мир. И не усрели быть вместе. И умерли. Ну
И что ж?
… ('ЛЮБИТЬ АВРОРУ И РЕЙХСТАГ…')
Любить Аврору и Рейхстаг,
Топор, и бритву в кокаине,
И свастику, и красный флаг,
И Гитлера и Муссолини.
Расстрельных списков верный ритм.
Их слог, заученный украдкой.
Их ясность бодрая, как гимн
Твоей Империи Порядка.
Костры для книг и для икон,
И для низверженных кумиров.
И горький яд для тех, кто вон
Стремится прочь из дряни мира.
Кто не приемлет тлю людей
И божества дурную волю,
И кто природу злых вещей
Осознавать не в силах боле.
Ведь мир - не сонный теремок,
И не Освенцим в луна-парке.
Его отец, хозяин, бог
Дурные раздает подарки.
Герой не должен умереть,
Не устранив основы жизни.
Все следует преодолеть,
Уйдя в прозрачную Отчизну,
В свою Империю Пустот,
В метафизические морги,
Где человеческого бога
Косматый хаос разорвет.
Ну а пока точи свой нож
И заряжай свою винтовку.
Пусть трупы, падая неловко,
Тебе мешают. Ну и что ж?
И будет грохот и потоп,
И хохот полного распада,
И вихрь сдует толпы стада.
И пылью станет стадо толп.
И хищный ветер дует в щель.
Трещат скелеты хрупких зданий.
Пустая ясность, суть вещей,
Она нас больше не обманет.
МАШЕНЬКА И МЕДВЕДЬ
'только детские книжки читать…'
Мандельштам
Чертовой курицы грязный угрюмый клюв.
Рядом огромный измученный волкодав.
Когда вы удавитесь, тогда я вас полюблю.
Я буду мягкий и крепкий на шейке шарф.
Когда уже пошло любовники и друзья,
Когда вы, дама, смерти пришли хотеть,
Вы валидол глотали и пили яд.
Теперь мы в сказке, как Машенька и Медведь.
И три медвежонка тоже глядеть придут,
Когда я, дама, в пруду вашу грусть и вас
Топить угрюмо и медленно буду. Тут
И бешеный кролик бы в дикий пустился пляс.
Такой у нас убийственный Первомай.
Такое у нас тревожное торжество.
Такое у нас прожорливое естество -
Ему неживой желается каравай.
Так ножичком нужно страсти расковырять,
И нежность червей кровавых вкусить успеть,
И мертвых кусать, и детские книжки читать,
И стать простыми, как Машенька и Медведь.
ВЗРЫВЫ МОСКВЫ
Взрывы Москвы, как ковры мещанина нервного.
Он вешает их новостями скучных экранов.
А раненая девушка так же несексуальна, как моя первая
смерть в презервативе фантазий трусливых и пьяных.
Мне не весело от сиропов кровавых водопроводов города.
Мое варенье еще не застыло в буфете убитого Чебурашки.
Обмороки твоих губ чужие, как вынырнувшие из стужи рыб головы.
И внутренностям моей любви в твоей плоти так неуютно и страшно.
В ЦИРКЕ
Треминаторы минных туманов,
Мониторы тотальных контролей
Карантинами правильных маний
Улыбаются клоуны боли.
Пироги с человеческим страхом
Молчаливой тревожат начинкой.
И в кроватку мочится и плакать
Будет мальчик со смертью в обнимку.
…ВЫ МИКРОБНОГО БОГА ТВАРИ…
Вы микробного бога твари,
Вы утробно цените жизни.
Вы изнанку своей Отчизны
Изумленно не узнавали.
Вы живете неочевидно,
Но трусливым щупальцем хватким
Человеческий хлам постыдный
Вы поглаживаете украдкой.
Добрые, щедрые, великодушные: 6 советских актеров, которые были всеобщими любимчиками
23
Советских актёров часто ставят в пример как образец духовной силы, национальной гордости и внутренней красоты. Они стали символами эпохи, носителями культуры и нравственности. Но, как известно, за кул...
Десять кинозвезд, которые отлично поют
83
Актеры — люди творческие, но кто бы мог подумать, что некоторые из них скрывают прекрасный голос. В эпоху раннего Голливуда актеров с музыкальными способностями было немало — это считалось скорее норм...
Мэрилин Монро, Ким Кардашьян и другие
115
Неузнаваемая Ким Кардашьян в объективе фотографа Маркуса Клинко, 2009 год. Памела Андерсон в самой первой съёмке для журнала «Playboy», 1990. На фото голливудская актриса Dorothy Lamour и шимпанзе Джи...
Что стало с детьми-звездами: Рэдклифф и компания спустя годы
219
Расскажем, как сложилась судьба актеров, которые начинали сниматься еще в детстве.
Остаться на вершине в Голливуде удаётся не каждому, особенно если путь начался в детстве. Одни актёры теряются из-за...
Жизнь за границей: как изменились судьбы 7 уехавших телеведущих
541
Два года назад отечественное телевидение столкнулось с беспрецедентной кадровой тектоникой — целая группа ярких и узнаваемых ведущих стремительно исчезла с экранов федеральных каналов. Эти лица долгие...
Кира Найтли, Деми Мур и другие
165
Кира Найтли на страницах журнала к выходу фильма «Пиджак», 2005. Следы динозавра, раскопанные в русле реки Палакси. Техас. США. 1952г. Самая большая женщина рядом с самым маленьким мужчиной, 1922 год....