Вот и настали
предпоследние времена.
Друзья к супостату
налаживают стремена.
Отцы вечереют, их жены подумывают об аборте
еще до зачатья, играя на теннисном корте.
Недоношенный мастер скорбит
о небесном граде,
хоть он сам - в предпоследней шестерке
или плеяде.

В этой самой шестерке с трудом
наступает март,
тенор Ленского воет с лицом садиста,
и астролог толкует футбольный матч
с точки зрения Трисмегиста.

А в газете есть несколько пунктов,
достойных вниманья:
один - об аренде, другой - за чертой пониманья,
и сыплются буквы, как пуговицы с рубах,
в предпоследнее время,
оплачиваемое в рублях.

Предпоследнее время,
зигзагом меняя курс,
мерцает, как мускул, когда шевельнешь рукой.
Растворимее соды в воде, герой
невидим, хоть чувствуется на вкус.

Но с высоты уязвленных созвездий
и ангела часа
вся эта бодяга, увы, заурядней матраса.
Кто он, безопасней, чем Троцкий,
и лезвия для бритья,
но записанный будущим
в мальчики для битья?

Заблудился я в клетке. Винить же некого.
Я хочу сменить, посмотревшись в зеркало,
одежду, руки и эту голову,
загар моих пращуров,
что прилип,
как канифоль прилипает к олову.

В крайнем случае, родину
(у меня их две),
одну любовь - на морской прилив.
'Вот и вышел, паскуда,
в своем свитерке!'-***
как писал однажды большой пиит.

Но заменить предпоследнее время -
труднее, чем вызубрить теорему.

Отпей же польский одеколон,
чтобы на час превратиться в дуче.
Хоть с точки зренья
последних времен
предпоследние все-таки -
много лучше.