Человек переходит по доскам рукав реки.
Справа - бывший окоп,
слева - брод, что ведет к аптеке.
Человек переходит по доскам, в глазах рябит,
и второй трамвай переходит в третий.
Город цвета смолы. Человек вознесен в трамвай
силой горней - инерцией инвалида.
Елка в качестве стрелки
указывает на Рай,
но трамвай не взлетает,
а едет с отсутсвием вида.
На мосту застывает, как цапля.
В размере ста
человек
человек к человеку притерт, как цветок и завазь.
Человек, что садился, осматривает места,
чтобы сесть,
а сосед корректирует, не стесняясь,
позу детской рогатки.
Причем деревянных ног -
лишь одна, да и с этой
потерян ремень и винтик.
На стекле - объявленье, что каждую среду в ночь
чье-то хилое body пытается сделать building.

На юру, там, где бывший райком, а теперь, говорят,
будет храм СНГ областного, к тому ж, калибра,
остановка трамвая, поскольку один снаряд
тут взорвался в гражданской и позже воспет верлибром.
Но верлибр отрицает, допустим,
рессоры, ритм
колесА и кровавую связь с мазутом.
Человек начинает искать ассонансных рифм,
когда вдруг понимает,
что едет другим маршрутом.

Человек человеку товарищ. Не друг, не брат,
а всего лишь товарищ,
но все-таки он - не баба,
когда женщина стиснет его
в небольшой квадрат,
когда женщина сзади размерами с баобаб(а).

Остановка конечна и названа 'Первый Рим'.
Тут диспетчер Тиберий решил поискать ночлега.
Смотрит 'Биржу' и 'Новости'
нехристианский мир,
ну а мир христианский -
лишь из одного человека.
Да, того, что придавлен трамваем
до тли, стручка,
до медузы копченой, до моли
наимельчайшей.
От поездки в трамвае рождается дочка,
а
от поездки в такси или выкидыш, или мальчик.

Небо лязгает камнем,
как будто оно - не Рай,
хочет, вместе с железом кусает за пятки, или
Бог с дугой на макушке,
как будто бы он - трамвай,
тянет вверх пассажиров. Они тяжелей, чем гири.