Хорошо болеть, когда разум
не совпадает с уставшим телом.
Предметы, теряя черты и связи,
стираются, будто писали мелом.

Тело нехотя ищет
удобный саван,
Вздыхая, будто оно - в раю.
Культурист и тот сам себе не равен,
будто лупу, шутя,
поднесли к муравью.

За окном - минус двадцать.
В конфорке
шумит, синея, зажженный газ,
и если судить по повязке до глаз,
то в морозы все чуточку
Аль-Капоне.

Ангина. Соседка, отпив кефир,
для дрели своей подбирает сверла.
Тело календулой, как факир,
шпагу вытаскивает из горла.

Темнеет, и нечего звать подмоги.
Пузырьки чуть светятся,
словно лампочки,
и, когда ты спускаешь с кровати ноги,
то лишь у двери нашаришь тапочки.

С этой странной сладостью
могут быть в споре
только майские сумерки, нежные, как фланель.
Ты доступен всем, но, когда ты болен,
на изнанке солнца живешь - луне,

оттого и невидим. И ближе ангелы,
узнающие птицу из тех пространств,
как в осциллографе, по миганию,
когда она к ним
полетит на связь.

И душа белобрыса, как облик денди,
улетает к пристанищу
Рюрика и Аттилы.
Хорошо болеть, когда платят деньги,
хорошо... Но, естественно, не до могилы.