Застывший жир свечи в потеках сажи
От фитиля… И заскорузлый ноготь
Большого искалеченного пальца,

Как раковина древнего моллюска…
Впервые электрическую лампу
Я видел в доме бабушки. В тот день

Она сидела, как обычно, в кресле
В своих ушастых войлочных обувках,
Твердя в испуге: «Боже, что с тобой?»

Но я был безутешен. Позже, в спальне,
Укрывшись простыней от желтой лампы,
Всю ночь включенной, я лежал и плакал…

«Что тебя мучит, дитятко мое?»
Беспомощный, далекий, слабый шепот,
Как плеск воды в пещерной темноте.

*
И снова — шорох волн, и прорицанья
Сирен английских. И пустой причал,
Куда я неминуемо пришел,

Когда пришла пора. Паром, скребущий
Гладь серого Белфастского залива,
Утренний поезд, как припев из песни:

«Прощай и не забудь!» Тылы домов,
Похожие на спины старых женщин,
Цистерны, заводские корпуса,

И пугало воронье на задворках,
Забор, пустырь, футбольная площадка —
И вспаханная даль, как пах пространства.

Я вышел в Саутворке из метро —
Из тьмы на свет. И вдруг «на чуждом бреге»
Повеяло родным Майольским ветром…

*
Подставив стул, я дотянуться мог
До выключателя. Мне разрешалось
Свершать — одним касаньем — волшебство.

Мне также разрешалось, щелкнув ручкой,
Включать приемник. Сквозь иллюминатор
Шкалы сочился свет — и мир звучал!

Потом я помню: шторы, затемненье…
Приемник отключили. Бой Биг-Бена,
Последние известья — все умолкло;

Лишь в тишине пощелкивали спицы
Да ветер выл в трубе. Она сидела
В своих обувках войлочных, и лампа

Горела лихорадочно над нами;
Я помню до сих пор тот страшный ноготь —
Такой потрескавшийся, слюдяной

И твердый, словно плектр: когда-нибудь
Его найдут в земле меж позвонков
И бусин каменных — и подивятся.