Как бы нравом смягчаясь, лицезря заблудшую душу,
Свою злобную мысль, притворяясь, скрывая поглубже,
Наконец произнёс: «Приблизься, сознайся во всём – если хочешь?
Впрочем, знаю и так, как попал ты впросак, но хотелось бы очень
Верить: ты не виновен – дружки подвели,
Вот кого наказать я хочу – из любви, гм, к Истине!
Но мешает мне твоя манера держаться:
Ты подумай – не пора ли с нею расстаться?
Ну, к чему этот плоский юмор шута? Неприятно будет
Когда аккуратно, со знанием дела шкуру снимут
С твоего милого тела. Ну же, признайся – чей грех?
И мы отпустим – ты готов для утех? Не пойму, зачем
Замыкать нежный рот? Скажешь – делу конец: если мне не соврёшь!
Вот тогда поручусь за тебя – клянусь Небесами. (Впрочем
Рай – это место, что мне светит едва ли: там судей не любят!)
Или ты выбираешь мучения в нашей тюрьме? – не резон.
Ведь от нас, минуя земные утехи, воспаришь ты туда,
Где Свобода на веки пребудет с тобой, но без тела!
И один лишь твой Дух будет мыслить: «Вот место для Правды, всецело!»
…Но мы размечтались: «гуманный» судья, мягкотело-коварный
Искатель Правды – а нужна ль ему Истина? – нет! Поболе скажу –
На Правду гневлив он: «абсурдом» она возмущает судью.
Здесь принцип иной – через чувства: насколько учует судья
Вину твою (которой, впрочем, может не быть!), так и засудит,
Не покажется мало: иль срок намотает, а то и запрячет поглубже
В свои казематы Аидовы. Хуже, что там неспеша удлинят
И вены, и руки, и ноги, да так, что оставят в тюрьме навсегда –
Забудешь родные пороги! Не мягкостью – пыткой творят чудеса…
…О мои дорогие Друзья! Что видел там – от ужаса стыла кровь!
Умоляю, заступимся – вновь и вновь – за бедных, невинных,
Замученных Кривдой людей; они занимают места
Не по вине своей – то Произвол властей и хамья!
Ударим вместе в набат, Друзья!