Уж двадцать лет, как в грудь мою вложили --
ее рассек кинжал -- огромный стих, встающий, словно в море
девятый вал.

Я покорилась, но его величье
меня лишает сна. Устами жалкими, что лгали прежде,
я петь должна?

Слова людей и немощны и смертны,
нет жара в них, как в языках его огня и в искрах
его живых.

Кормясь моею кровью, как ребенок,
он всю меня связал, но ни один ребенок столько крови
у женщины не взял.

Ужасный дар! От этой пытки впору
всю ночь кричать! О, пощади, вонзивший стих мне в сердце, --
позволь молчать!