У всех разная мера «жести», для большинства это обычная жизнь

Недавно вышедшая книга Маши Трауб вызывает противоречивые чувства. Для большинства читателей, привыкших к ироничному языку автора, неожиданным поворотам сюжета и обаятельным героям, роман «Замочная скважина» может показаться тяжелым. Почему мастер легкой прозы решила нырнуть в мир чуждых ей доселе страстей и написать о жизни обитателей спального района на окраине Москвы, разузнал корреспондент «Известий».

Наступает время новой Маши Трауб?

— Нет, для меня типичны переключения — из огня да в полымя. Я люблю посмеяться и хочу, чтобы читатели смеялись вместе со мной. Я люблю истории с двойным дном, где простота лишь кажущаяся. Мне нравятся диссонансы, рваное повествование, внезапные выходы второстепенных персонажей. Я пишу о жизни, где есть смерти и рождения, болезни и благополучие, смех сквозь слезы.

Не боитесь, что ваша аудитория к этому не готова?

— Публика уже привыкла к моей жесткой прозе. У меня есть книга «Я никому ничего не должна», написанная от лица умирающей пожилой учительницы. Есть книга «Чужой», где главная героиня воспитывает не своего, чужого по крови ребенка. Есть книга «Семейная кухня», в основном о Кавказе: за каждым блюдом — нравы, нередко жестокие, и трагедии. Как раз счастливых историй у меня меньше. А публика принимает и понимает то, в чем есть настоящая эмоция.

Какая-нибудь женщина, прочитав в «Скважине» описание своего подъезда, а затем ознакомившись со светским «Вся La Via» или вашими колонками в глянцевом журнале, может почувствовать себя безнадежно обманутой.

— Нет, эта женщина может жить в таком же подъезде и каждый месяц покупать глянцевый журнал. Я, кстати, уже не пишу для глянца. Мне неинтересно. Очень многие женщины, читательницы, пишут мне, что я не просто описала их жизнь, но даже угадала имена и отчества их близких.

От привычной женской литературы, которую рекламируют в метро, «Скважина» принципиально отличается. Но ваш потенциальный читатель может просто не захотеть жесткого чтива, в то время когда «жести» ему хватает и в привычной жизни.

Лучшие дня

Успех ресторанного бизнеса Посетило:113858

Вуди Аллен: интеллектуал и неисправимый романтик Посетило:7830

Прыжок с самого высокого небоскреба мира Посетило:5879

— У всех разная мера «жести». Для большинства это действительно обычная жизнь. В метро, кстати, самая действенная реклама. Именно там, в подземке, и находится мой потенциальный читатель — очень разный по возрасту, достатку, восприятию жизни.

Герои «Замочной скважины» вызывают сострадание, жалость, неприязнь, но все они лишены типичного для ваших героев обаяния.

— А мне кажется, что обаяния, хотя и отрицательного, героям не занимать. Нет, конечно, истории не списаны с реальности буквально. Это ведь художественная литература, а не документалистика. Но есть и совершенно реальные персонажи.

А почему вы взялись за описание московской окраины, будучи выходцем из вполне благополучной семьи?

—Мои книги — не автобиография, мои герои — лирические герои, а книга — художественное произведение. Мое имя — литературный псевдоним, хотя и нагруженный смыслом. В обычной жизни я домохозяйка, мама и жена. Ничего интересного.

Вы мастер «женской истории», но немало мужчин читает ваши книги. Кто-то даже назвал вас «Довлатовым в юбке». Где, на ваш взгляд, проходит граница между шансонной пошлостью историй а-ля Елена Ваенга и вашим «романсом в прозе»?

— «Довлатов в юбке» — это комплимент. Было и определение — «Трифонов в юбке». Кстати, мужскую аудиторию было очень сложно завоевать. На последних встречах с читателями ко мне подходят именно мужчины. Причем подписывают книги не для жен и мам, а для себя. А что касается «романса в проз»е, то в этом нет ничего дурного. Мне важно, чтобы меня читали люди за пределами Садового кольца. Для меня книги — работа, мой хлеб.

Ваши книги, как правило, не любят книжные критики. И для высоколобых, и для гламурных снобов вы слишком «простая и домашняя». Чье мнение для вас важно и какой самый толковый совет вам дали как писателю?

— Ну, многие книжные критики — мои бывшие коллеги, и у нас добрососедские отношения. Преданную аудиторию я стараюсь расширить. Как и любой человек, тем более писатель, я тщеславна. Но завишу я от трех людей: моего мужа, который очень строгий читатель, моего редактора Юлии Моисеевны, которая меня «открыла», выловила из самотека, и моей мамы. У нее есть удивительная особенность — мои книги она воспринимает как книги другого человека, не дочери, и говорит о них так, как думает. И все они, не сговариваясь, дали мне один и тот же совет: «Не пытайся понравиться и приспособиться. Пиши, как пишется, о том, что знаешь».

Большинство ваших книг отчетливо кинематографичны. Но на экране их не видно.

— Мне регулярно поступают предложения об экранизациях, хотя дальше разговоров дело пока не пошло. Конечно, я очень хочу, чтобы было кино, а пока пишу либретто для детской оперы по собственной книжке. Ради идеи. Причем режиссер, далеко не последний в своей профессии, который читал мою книжку дочери, думал, что я, как Агния Барто, уже умерла. А композитор, с которым режиссер поделился замыслом, нашел меня в Facebook. В этом смысле я очень верю в случай и в судьбу. И еще в современные технологии — очень много рабочих предложений я получаю через Facebook.

Семье и детству вы посвятили уже несколько книг. Где дальше будете искать сюжеты — одалживать у подруг?

— Следующая моя книга, которая выйдет в ноябре, — сборник рассказов. Это как раз то, что «подарили» подруги — смешные, грустные и даже анекдотические истории из жизни женщин. А я никуда не денусь. Будут истории и от первого лица, и от третьего, и тяжелые, и со вторым дном. Я хочу работать, хочу писать, пока пишется, хочу расти. В моем рабочем графике — три книги в год. Это тяжело и ответственно.

Лучшие недели

Максим Аверин: Критичный, но очень душевный человек Посетило:11412

Кто придумал анастезию? Посетило:13556

Трагедия художника Посетило:13699