Если обстоятельства поведут меня, я найду, Где сокрыта истина, хотя она действительно была сокрыта В центре.

Я вижу, что суждения людей - часть их состояния; Внешние вещи Притягивают за собою внутреннее качество, Чтоб все одинаково страдали.

Рана мира надежна, Надежна в безопасности.

Ибо хотя ромашка, чем больше на нее попирают, тем быстрее она растет, но молодость, чем больше ее тратят впустую, тем скорее изнашивается.

Вопреки несчастьям люди всегда веселы, Но тяжесть предшествует хорошему событию.

Улыбается сероглазое утро нахмуренной ночи, Перекрашивая восточные облака полосами света.

Моя честь - моя жизнь, обе растут воедино. Возьми от меня честь, и моя жизнь окончена. Тогда, дорогой мой сеньор, моя честь позвольте мне попробовать; В этом я живу, и за это я умру.

Если это ты возбуждаешь сердца этих дочерей Против их отца, не дури меня так, Чтоб терпеть это покорно; Прикоснись ко мне благородным гневом, И пусть не женское оружие, капли воды, Не пачкают мои муж

Так что все, что я делаю, это одеваю старые слова в новые.

У тебя есть она, Франция; пусть она будет твоей, потому что у нас нет такой дочери, и мы никогда больше не увидим Ее лица. Поэтому уходи Без нашей благодати, нашей любви, нашей благодати.

Приди, поклянись, будь проклят, чтобы, будучи подобен небесному, не убоялись схватить тебя и сами черти; поэтому будь дважды проклят, клянусь, - ты честен.

Да не пугают наши души наши болтливые мечты; Совесть - всего лишь работа, которую используют трусы, Придуманная сначала, чтобы держать сильных в страхе: Наши сильные руки будут нашей совестью, мечи -

Слова стали настолько фальшивыми, что мне не хочется доказывать ими свою правоту.

Скажи, какое ты ремесло? Почему, сэр, плотник. Где твой кожаный фартук и твоя власть? Что ты делаешь в своем лучшем одеянии?

Дурак думает, что он мудр, но мудрец знает, что он дурак.

Какой мужчина осмелится, я осмелюсь. Подойди, как суровый русский медведь, Вооруженный носорог или гирканский тигр; Примите любую форму, кроме этой, и мои крепкие нервы Никогда не будут дрогнуть.

И все же писатели говорят, что как в самом сладком зародыше Живет поедание галопом, так поедание любви Населяет самый тонкий ум всех.

Тиранический обычай, самые серьезные сенаторы, Сделал кремневое и стальное ложе войны Мое трижды заправленное ложе из пуха.

Разве ты не смешал ни яда, ни остро заточенного ножа, Ни внезапного средства смерти, хотя и не столь подлого, Но "изгнан", чтобы убить меня, "изгнан"? О монах, проклятые используют это слово в аду; В

Решите на каком-то курсе больше, чем дикую возможность использовать каждый шанс.

Тогда пусть твоя любовь будет моложе, чем ты сам, Или твоя любовь не может удержать согнутой.

Каким бесконечным душевным спокойствием Должны короли пренебрегать, чем наслаждаются частные лица! И что есть у королей, чего нет у рядовых, Кроме церемонии, кроме общей церемонии?

Не будьте слишком ручными, но пусть ваше собственное благоразумие будет вашим наставником; подгонять действие к слову, слово к действию.

Остерегайся вступать в ссору, но, находясь в ней, держись, чтобы противник остерегался тебя.

Возраст, я ненавижу тебя, юность, я обожаю тебя.

То, что Время скудно по волосам, дало им по уму.

Конь угрожает коню, в высоком и хвастливом ржании Пронзая глухое ухо ночи; и из палаток Оружейники, добивая рыцарей, С трудными молотами, затыкающими заклепки, Дают ужасную ноту подготовки.

Мало что любит лучше, Чем ненавидеть самого себя.

А ты что, идол Церемония? Что ты за бог, что страдаешь больше От смертных печалей, чем твои поклонники?