Ссора, как конь, Сытый накормленный, безумно сорвался с цепи И всех повалит перед собою.

У горя два языка; и ни одна женщина еще Не могла править ими обоими без десяти женского ума.

Со своей стороны, я могу сказать это к моему стыду, я был прогульщиком рыцарства; И поэтому я слышал, что он тоже считает меня.

Плакать я не могу; Но мое сердце обливается кровью.

Ни один человек не имеет в виду зло, кроме дьявола, и мы узнаем его по рогам.

Труднее было бы наложить задачу, Чем невыразимо рассказать о моем горе.

Печаль, как тяжелый звон колокола, однажды зазвонив, уходит под собственной тяжестью; затем мало силы звучит заунывный звон.

Прощай, отряд с перьями и большие войны, Которые делают честолюбие добродетелью! О, прощай! Прощай, ржащий конь и пронзительная труба, Духовный барабан, пронзительная флейта, Королевское знамя и все

Любовь, владычица страсти, склоняет ее к настроению того, что она любит или ненавидит.

Ведь всеобщая неторопливость отравляет Проворные духи в артериях, Как движение и длительное действие утомляют жилистую силу путника.

Когда видны облака, мудрецы надевают свои плащи; Когда опадают большие листья, зима близко.

Со своей стороны, если ложь может принести тебе пользу, я позолочу ее самыми счастливыми условиями, которые у меня есть.

Я думал, что некоторые из подмастерьев природы создали людей, но не сделали их хорошими, так отвратительно они подражали человечеству.

Тут, мужик, один огонь догорает, другой горит; Одна боль утихает от другой боли; Повернитесь головокружением и помогите, повернувшись назад; Одно отчаянное горе лечит чужой истомой.

Все капюшоны делают не монахи.

Не уста святых и святых паломников Да, пилигримы, уста, которыми они должны пользоваться в молитве.

Я не могу и не хочу удерживать себя на месте; Мой язык, хотя и не мое сердце, будет иметь его волю.

Мы слишком любопытны, чтобы так считать.

О, эта жизнь Благороднее, чем ходить за чеком, Богаче, чем ничего не делать ради платья, Гордее, чем шуршать неоплаченным шелком: Такая боль в его шапке, которая делает его прекрасным, Но сохраняет е

The mightier man, the mightier is the thing That makes him honored or begets him hate; For greatest scandal waits on greatest state.

Вина будет говорить, хотя языки были не в употреблении

Ты говоришь так, как он не научился повторять: Кто делает самое красивое зрелище, тот больше всех обманывает.

Отбросьте все угрызения совести; На голову ужаса скапливаются ужасы.

Many a man's tongue shakes out his master's undoing.

Пусть мужья знают, что их жены разумны, как они. Они видят и обоняют, И имеют свой вкус и на сладкое, и на кислое, Как у мужей.

Женщина, похожая на немецкие часы, Все еще ремонтирующаяся, всегда выходящая из строя, И никогда не идущая правильно, будучи часами, Но за ней наблюдают, чтобы они все еще шли правильно!

Я не буду клясться, но любовь может превратить меня в устрицу; но я клянусь, пока он не сделает из меня устрицу, он никогда не выставит меня таким дураком.

Простое лицо Плута никогда не увидишь, пока не воспользуешься им.

Переместить дикий смех в горло смерти? Не может быть; это невозможно: веселье не может расшевелить душу в агонии.