Друг, чьи надежды мы не можем удовлетворить, — это друг, которого мы предпочли бы иметь как врага.

Жалко, что Достоевский не жил рядом с этим интереснейшим из всех декадентов (Иисусом Христом) — я имею в виду того, кто умел бы чувствовать волнующую прелесть такого смешения возвышенного, болезненно

Сидячий образ жизни является настоящим грехом против Святого Духа. Ценность имеют только те мысли, которые приходят во время ходьбы.

Жалость так же мало нацелена на удовольствие других, как и злоба на боль других Per-Se.

Стремление к знаниям имеет моральное происхождение.

Пустой, один, неподвижный, полный, пресыщенный, ничего не желающий — это было бы моим злом: словом, сон без сновидений.

Как только мы замечаем, что кто-то должен заставлять себя обращать внимание, имея дело с нами и разговаривая с нами, у нас есть веская демонстрация того, что он нас не любит или что он нас больше не

Вернейшим признаком того, что два человека больше не говорят на одном языке, является то, что оба говорят друг другу иронические вещи, но не чувствуют иронии.

Для значительного мужчины женщина, та мысль, которую он высоко ценит, на смех и насмешку ничтожных мужчин, является ключом к тайным сокровищницам; для остальных это не что иное, как кусок старого жел

Подобно туристам, пыхтящим и пыхтящим, чтобы добраться до пика, мы забываем вид по пути наверх.

Выискивая происхождение, человек становится крабом. Историк оглядывается назад и, в конце концов, тоже верит в прошлое.

Великие дела требуют, чтобы мы либо молчали о них, либо говорили по-крупному: по-крупному, то есть — цинично и с невинностью.

Утонченность нравственности возрастает вместе с утончением страха. Сегодня страх перед неприятными чувствами других людей является едва ли не самым сильным из наших собственных неприятных чувств.

Когда же имеешь врага, то не воздавай ему добром на зло: ибо это позорило бы его. Вместо этого докажите, что он сделал для вас что-то хорошее. И лучше гневаться, чем стыдиться! И когда тебя проклинаю

Ты, кто так ненавидит евреев, почему ты принял их религию?

Не является ли уязвленное тщеславие матерью всех трагедий?

Но всякий, кто действительно приносил жертвы, знает, что он хотел и получил что-то взамен, может быть, что-то за что-то от себя, что он отказался, чтобы иметь больше здесь или, по крайней мере, чувст

Сильные умеют чтить, это их искусство, их область изобретательства.

Вероятность, но не истина, легкость, но не свобода — благодаря этим двум плодам древо познания нельзя спутать с древом жизни.

Человечность знаменитых интеллектуалов заключается в том, что они ошибаются в любезности, когда имеют дело с теми, кто не знаменит.

Ученик и мастер по-разному любят мастера.

Любить и погибать: все эти вечности это была рифма. Воля любить: то есть желание умереть.

Однако без мифа всякая культура теряет свою здоровую творческую природную силу: это лишь горизонт, окруженный мифом, который доводит до единства общественное движение.

Никто так страстно не говорит о своих правах, как тот, кто в глубине души сомневается, есть ли они у него. Привлекая страсть на свою сторону, он хочет заглушить свой разум и его сомнения: таким образ

Но скажите мне, братья мои: если цель для человечества еще отсутствует, не недостает ли еще — самого человечества?

В конце концов, никто не может извлечь из вещей, включая книги, больше того, что он уже знает.

От всего, что вы хотите узнать и измерить, вы должны отказаться, по крайней мере, на время. Только покинув город, можно увидеть, как высоко возвышаются его башни над домами.

У вас будут только враги, которых нужно ненавидеть; но не врагов презирать: вы должны гордиться вашими врагами.

Человек бессознательно воображает, что там, где он силен, где он наиболее полно чувствует себя живым, должен лежать элемент его свободы.