ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ — ПУТЬ НАВЕРХ

(По воспоминаниям моей тетушки)

В последние годы всё более усиливается интерес к истории и личности Лаврентия Берия, одной из самых загадочных фигур сталинского руководства. Вышло несколько книг, посвященных ему, не иссякает и поток статей — в России и за ее пределами, в Верховном суде России рассматривался даже иск о его реабилитации: иск этот отклонен без рассмотрения.

Кровавый палач (удельный вес жертв 1937 года в Грузии был наибольшим в СССР) или проницательный политик, чуть ли не предшественник Горбачева, убежденный коммунист или циничный интриган, сластолюбец, авантюрист, верный сталинист или человек, подозреваемый в убийстве тирана… Кем же он был на самом деле?

Думаю, что и тем, и другим, и третьим.

Вспоминается такой эпизод. В начале 30-х годов издательство «Время» выпустило собрание сочинений С.Цвейга в 12 маленьких томиках, один из которых составил «Жозеф Фуше», психологически тонко проанализированная биография гениального сподвижника и соперника Наполеона, подавившего партизанское движение в Вандее и т.д. Моя тетушка прочла ее и тотчас дала Берия: «Лаврентий, — сказала она, — ну это все как будто с тебя списано! Смотри, как бы [и у тебя] так не кончилось».

Л.П. книгу прочел, не вернул, конечно, и … этот том Цвейга был запрещен и изъят из библиотек.

Факт, по-моему, весьма красноречивый.

Я не берусь выносить окончательный вердикт или злоупотреблять эпитетами, ограничиваюсь фактами, мне известными, которые, быть может, как-то охарактеризуют и эту личность и время, в которое он жил.

Лучшие дня

Георгий Ярцев. Биография Посетило:11258

Михаил Трухин. Биография Посетило:8672

Веселый герой с печальным взглядом Посетило:6680

Но надо все же начинать с начала, объяснить, почему я взялся за эти записки (часть их была напечатана в приложении «3 Ѕ» к израильским «Вестям» 19 февраля 1998 г.)

Моя тетушка, сестра матери, Розалия Матвеевна Векслер (так после революции она переписала свое имя Рохл-Лея Мордуховна (1)), попала в 19 лет в Тифлис из Одессы вместе со всей семьей, бежавшей в 1918 г. от войны и погромов, и сразу очутилась в кружке большевиков-подпольщиков, куда ее завербовал один из ухажеров. С видом примерной буржуазной барышни она таскала под юбкой прокламации и, случалось, гранаты, писала протоколы собраний и шифровала их, даже выступала перед солдатами оккупационных немецких войск (на смеси немецкого и идиш).

После почти бескровной советизации Грузии 25 февраля 1921 г. тетка стала ответственным секретарем наркомата продовольствия и в таком качестве руководила, в частности, экспроприацией имущества своей семьи: заводиков с вывезенным еще из Одессы оборудованием, они предназначались трем братьям, и домов, приданого двух дочерей (дед, к счастью, умер раньше и не увидел разбазаривания своего имущества). Тут она вышла замуж за идейного сотоварища, Иосифа Фомича Станского (Парухова), члена партии-подпольщика с дореволюционных времен, юриста, кончавшего Петербургский университет и некогда стажировавшегося у самого О.Грузенберга, известного адвоката, защитника Бейлиса и публициста. Человеком Станский был серьезным и еще при Временном Правительстве занимал пост председателя Военного трибунала Закавказского фронта.

Воспитанная в совершенно иной среде тетка недолго оставалась на идейной пролетарской почве. Первым сигналом к изменению взглядов послужили такие события. Большевики в начале своего правления решили осуществлять полную коммунаризацию жизни, поэтому три семьи, С.М.Кирова, тогда представителя Центра, Г.К. (Серго) Орджоникидзе, секретаря Закавказского крайкома, и тетя с дядей, наркомом юстиции, поселились в большой, конфискованной со всем имуществом квартире, чтобы вести общее хозяйство. Киров, по словам тети, был очень любознателен, каждый ужин превращался в лекцию дяди, чуть ли не заранее оговоренную, по истории, литературе и т.п., но не это оказалось главным.

Уже через два или три дня тетя начала заменять жестяные армейские кружки для чая на тонкие стаканы, постепенно универсальные солдатские миски сменились хорошим фарфором, затем последовала замена похлебок на французские супы, цветы на столе, введение десерта и т.п. Тетку перестали дразнить «буржуйкой», а вскоре стали выражать недовольство, если постельное белье менялось реже, чем через день.

Тетя поняла, что коммунизм никогда построен не будет…

В 1922 г. тетю и дядю с первой, кажется, оппозицией исключили из партии. Они поехали в Сухум, прожили там какое-то время вместе с Л.Д.Троцким, который тетушке активно не нравился, в частности из-за насмешек над ее «слишком еврейскими», как он выражался, привычками.

Серго Орджоникидзе долго уговаривал их покаяться, дядя так и сделал и вернулся «в ряды», а тетка отказалась, больше никакой официальной деятельностью не занималась, но сохранила дружеские отношения со многими бывшими соратниками (думаю, что ее поведение вызывало их большее уважение). Дяде, впрочем, временное отступничество никогда не забывали, как и ссору в 1920 г., когда он, нарком юстиции Терской республики, объединявшей большую часть Северного Кавказа, отказался выполнить какой-то устный приказ наркомнаца Сталина. Поэтому дядя, намечавшийся наркомом юстиции СССР, послом во Францию и т.п., друживший с большинством первых лиц государства, так и не пошел выше первого заместителя наркома внутренних дел Закавказской федерации, хоть и члена ЦИКа и т.д.

Весьма характерным и для него и, наверное, для многих ему подобных мне представляются стихи в случайно уцелевшей у нас записной книжке, датированные сентябрем 1936 г., т.е. перед его снятием со всех должностей и помещением в психушку:

«Я разрушил идеалы,\ продал я свои мечты,\ чтоб не биться бесконечно\ в лапах грязной нищеты.\ Я богат и сыт и весел,\ я почетом окружен,\ я голодному собрату не отвечу на поклон.\ Но порой кусаю губы\ я один во тьме ночной:\ жизнь, да где ж моя свобода,\ что ты сделала со мной!» (Стихи и романсы он, как говорил, писал «для приработка» в студенческие годы, потом для них не было времени).

Где-то к середине 20-х годов дядю перевели на работу в органы внутренних дел и он столкнулся с Л.П.Берия. Это, по словам тети, был обаятельный и очень приятный молодой человек. Они быстро сдружились с его женой, Ниной Теймуразовной Гегечкори, поселились в одном правительственном доме: супруги Берия — на последнем, четвертом этаже, наши — ровно под ними.

Рассказывали, что именно Нина была первопричиной быстрого взлета Л.П. Дело в том, что она была племянницей (злые языки утверждали, что дочерью) известного и очень влиятельного большевика Саши Гегечкори, некогда возглавившего крестьянское восстание против меньшевиков, формальный предлог для советизации Грузии. Л.П. ее попросту украл из дома в 1921 году, остриг и держал у себя, пока она не согласилась выйти замуж. Делать было нечего и тестю пришлось взять на себя заботы о продвижении зятя.

Полюбить его он, правда, не смог и впоследствии стал явно мешать дальнейшему восхождению Л.П. Так что тестя надо было как-то утихомирить и Л.П. задачу эту решил, если можно так выразиться, достаточно изящно. Славившийся своей порядочностью тесть(2) обладал простительной слабостью — галантностью, особенно по отношению к красивым женщинам и, конечно, — к традиционному застолью. В 1928 г. Тбилиси посетил проездом персидский шах, на торжественном обеде основательно выпивший Саша преподнёс гостю традиционную саблю, взятую из музея, а, произнося какой-то тост, не удержался и поцеловал ручку прелестной шахине.

Едва он вернулся домой, как к нему вошла группа товарищей во главе с Л.П. Они сообщили, что только что состоялось экстренное заседание крайкома, где постановили, что т.Гегечкори нарушил требования коммунистической этики. Но так как исключение из партии и т.п. нанесет урон Советской власти, ему предлагается другой выход. На стол был положен заряженный пистолет. Выстрел прозвучал еще до того, как гости спустились по лестнице(3). (Все это рассказывала в моём присутствии вдова А.Гегечкори.)

Явно мешал Л.П. и его непосредственный начальник старый чекист Г.А.Атарбеков. Он был устранен более сложным образом. В Тбилиси должны были проводиться показательные полеты пассажирского самолета, в одном из первых полетов пассажирами стали Атарбеков, Я.Ф. Фабрициус, герой Гражданской войны, и Могилевский, сотрудник ОГПУ. Самолет потерпел аварию, все погибли. Дядя рассказал жене, что в руках у Атарбекова был пистолет, которым он застрелил пилота, пытавшегося выпрыгнуть из самолета с парашютом.

Однако следующим начальником ГПУ стал присланный из Москвы Реденс, бывший латышский стрелок, свояк Сталина (оба были женаты на сестрах Аллилуевых). Реденс приехал в Тбилиси один, его жена Нюра задержалась в Москве. Во время её отсутствия Л.П. проявил заботу о Реденсе, причём весьма специфическим образом. После обеда с обязательными возлияниями они отправились на балет. Скучавшему Реденсу очень понравилась одна из балерин. Адъютант шепнул, что она будет предупреждена о «выпавшем счастье» и что надо будет несколько позже подойти, в одиночку, конечно, к ее дому и постучаться.

Допив вместе с гостеприимными хозяевами оставшееся, Реденс отправился на свидание. На стук в указанную дверь никто не ответил. Реденс, считая себя обиженным, стучал все громче. Появилась милиция и уволокла его в отделение: документов у хулигана не оказалось, а над требованиями звонить и будить самого Л.П. милиционеры смеялись и грозились отделать пьяного самозванца.

Утром о хулиганстве доложили Л.П.: вся милиция получила строжайшие нагоняи, крик стоял страшный, но оказалось, что еще раньше, по линии ГПУ, был послан в Москву срочный рапорт о самозванце-дебошире, подрывающем уважение к Советской власти во всем городе. Карьера Реденса была закончена.

Еще один начальник Закавказского ГПУ, Цинцадзе, женатый на сестре знаменитого революционера и грабителя Камо, утонул, купаясь в тихую погоду в Гаграх. Пловец он, правда, был превосходный, участвовал когда-то в соревнованиях, но с кем не бывает! (Сам Камо, некогда друг Сталина еще по г.Гори, организатор, в частности, неудачной попытки советизации Иранского Азербайджана, попал, во время поездки на велосипеде, под единственный, кажется, тогда грузовик в Тбилиси, еще одна его сестра, Джаваира Хутулашвили, с 1937 по 1953 г. лежала в постели, симулировала — по примеру брата — сумасшествие и так избежала ареста.)

Устранялись, конечно, и другие конкуренты, о них я слышал из рассказов тети и многих жен бывших ответработников, вернувшихся из лагерей и приходивших к нам после 56 года.

Однако для дальнейшего восхождения Берия нужна была непосредственная, внеслужебная связь со Сталиным. В этом, насколько я знаю, основную роль довелось сыграть моим тете и дяди. В 1928 или 29 году они были в Москве одновременно с Л.П. и Ниной. (У дяди был, как тогда полагалось, свой вагон-салон со штатом обслуги, и поэтому ездили они, как бездетная пара, зачастую вместе или со мною, единственным племянником). По приезде, как всегда, позвонили Зинаиде Гавриловне Орджоникидзе и отправились к ним в Кремль, а Берия с женой упросили взять их с собой.

Зина тихо попеняла тете за привод непрошеных гостей, но она, хоть и была сибирячкой по происхождению, достаточно пожила на Кавказе и выставить их не решилась. Тут вдруг появился Серго вместе со Сталиным — к обеду, на знаменитые сибирские пельмени. Сталин слегка нахмурился при виде дяди (Серго не раз пытался их примирить, чтобы перевести дядю к себе в Москву) и стал демонстративно разговаривать с новым для себя гостем. Л.П. сумел как-то незаметно перевести разговор на фактически родной для всех мужчин за столом грузинский — более интимный и доверительный для них язык. Сталин раздобрился и разрешил Л.П. личные доклады — о чем тот и мечтал. (В 50-60 годах Зинаида Гавриловна, приезжая в Тбилиси и приходя в нам, всегда напоминала смущающейся тете о том вечере).

Далее Л.П. действовал уже самостоятельно: в 1930-м он, в возрасте 31 года, стал Первым секретарем ЦК КП Грузии. Теперь задача состояла в снижении статуса ЗСФСР, Закавказской Федерации, т.е. в прямом выходе на Москву, и он этого скоро добился (4).

Для укрепления отношений со Сталиным Берия поднял на щит престарелую мать вождя, Кеке, которую сын не слишком жаловал (Кеке то жалела, что ее Сосо так и не стал уважаемым священником, то говорила о том, что «надо было родить два Сосо, один — для СССР, другой — для остального мира»). Именно Берия организовал первое после революции помпезное свидание сына с матерью в Тбилиси в 1935 г. и знакомство бабушки с внуками. (Запомнилось срочное обновление мебели в квартире у тети — там планировалось поместить на время визита детей вождя, он сам должен был жить этажом выше, у Л.П. На это время меня удалили к родителям).

Люди, хорошо знавшие Л.П., рассказывали, что в эти годы он, сидя в Тбилиси, организовал свою сеть в «органах», независимую от часто болевшего председателя ОГПУ В.Р.Менжинского и его активного заместителя Г.Ягоды. Говорили даже, что в убийстве Кирова следует искать след скорее его, чем Ягоды, ненавидевшего Л.П(5). и пытавшегося его убрать. (Убрать Л.П. пытался и преемник Ягоды Н.Ежов, даже выписал ордер на арест, но Гоглидзе, которому арест был поручен, предупредил Л.П., и тот успел в Москве все у Сталина переиграть). Думаю, что существование такой двойной сети, с надежным, по мнению Сталина, человеком во главе, вполне возможно… Такая двойная или даже тройная сеть, кстати, существовала и во Франции во времена Ж.Фуше.

На услугу, вольно или невольно оказанную дядей, Л.П. ответил своеобразно: в конце 1936 г. (после самоубийства Серго Орджоникидзе, конечно) дядя, безо всякого ордера на арест, был посажен в психиатрическую больницу, где через год с небольшим скончался и был похоронен, без посторонних, на обычном кладбище. Дважды на свидания с ним тетя приводила и меня: помню его в пижаме в садике с двумя сопровождающими слухачами. Реабилитировали его в 1956 г. и даже поместили в какой-то книге краткую биографию и портрет, в форме, с четырьмя ромбами, что соответствует, по-видимому, званию генерал-полковника (6).

В отношении тети Л.П. проявил свойственный ему мрачный юмор: ее не арестовали, было даже письмо в наркомат здравоохранения с предписанием ее трудоустройства. Два брата моей матери, никогда политикой не занимавшиеся, были расстреляны (получили «10 лет без права переписки»(7)). Третий, наиболее предусмотрительный, ушел с престижной работы, оставил квартиру и… потерялся для НКВД: в 1956 г. его посмертно реабилитировали вместе с братьями, хотя он никогда и не был арестован. (Причиной ареста вполне мог послужить разговор на улице, когда один из братьев, после отправки зятя в психушку, сказал какому-то сотруднику Л.П.: «Лаврентий не должен так поступать, ведь он стольким обязан Иосифу!» Тете потом передали слова Л.П.: «Я знаю, что Роза меня ругает, но Нина просит ее не трогать. Хорошо, я ее оставлю, но пусть почувствует мое отношение!»

Квартира, со всем имуществом, с громадной библиотекой(8), автомобиль и дача были отданы полуграмотному Богдану Кобулову, заместителю Л.П., позже расстрелянному вместе с ним, а тетю поселили вместе с двумя невестками (женами репрессированных братьев) в крохотных полуподвальных комнатках — Л.П. хорошо знал взаимоотношения тети с невестками…

Перед войной, в 1940 году тетя была на каких-то курсах в Москве и сумела через знакомую придворную маникюршу позвонить Нине Берия. Та очень обрадовалась и забрала тетю к себе — ведь дядя, повторяю, никогда не был официально репрессирован. На следующий день утром, за завтраком, появился Лаврентий — расцеловал тетю, посочувствовал по поводу болезни и смерти дяди, спросил, чем может помочь тете. Тетя никогда не отличалась робостью: с дядей, сказала она, всякое могло быть — политика, власть, но при чем тут ее братья (тогда еще не понимали, что «десять лет без права переписки» — это расстрельная формулировка), они ведь просто совслужащие, коммерсанты по-нынешнему. Лаврентий вскочил, отшвырнул стул, заорал что, мол, женщины ничего не понимают («А знаешь, что твои братья могли говорить обо мне!») и выскочил из комнаты. Н.Т. мгновенно вызвала порученца и отправила тетку на вокзал — уехать первым же поездом, хоть и кружным, вещи она вышлет вдогонку.

О жизни Л.П. и его семьи в Москве сведения в Грузию доходили довольно регулярно. Одним из источников был знаменитый портной Саша Ахвледиани, любитель живописи и архитектор по образованию, которого регулярно возили к Нине Берия, никому другому своих туалетов не доверявшей. У Саши иногда одевались по старой памяти и мои тетя и мама, а я во время примерок рассматривал его коллекцию картин и лакомился обязательными пирожными. Саша с легкой усмешкой рассказывал, как Л.П. хотел было женить сына на Светлане, дочери Сталина, а теперь пытается установить некоторые связи с московской элитой и для этого заставил сына жениться на Марфе Пешковой, внучке М.Горького (она забрала дочерей и покинула его сразу же после ареста Л.П.).

Поскольку статус тети оставался неопределенным — муж официально не был репрессирован, то к ней (тетя всегда жила с нами) иногда заходили прежние знакомые, так что некие разговоры происходили и при мне, подросшем и уже интересовавшимся тем, что знать не полагалось.

С одним из довольно частых гостей, Сашей Кобиашвили, была связана интересная история. В 1921 г. правительство меньшевиков в панике бежало за рубеж, оставив без руководства немало рядовых приверженцев. Саша, недоучившийся студент, был одним из самых активных: он организовал партизанский отряд, скрывавшийся в горах и собиравший, разными методами, деньги для пересылки в Париж сбежавшим вождям. (В книгах по истории того времени я никогда не находил упоминаний о партизанском движении в Грузии.)

Отряд был неуловимым и до 1928 г. никто не мог с ним справиться, но в том году Л.П., получивший, наконец, полную власть, послал к Саше на переговоры Алешу Саджая, двоюродного брата своей жены. Тот показал партизанам фотографии меньшевистских вождей, тратящих в ресторанах и притонах Парижа с таким трудом и риском собранные деньги. Фотоснимки были шокирующие, «дети гор» им поверили и сдались под честное слово Л.П.

И действительно, Л.П. свое слово сдержал: бывших партизан только перед всеми революционными праздниками на два-три дня профилактически сажали и тотчас выпускали. Саша быстро понял технологию дела, устроился преподавателем физкультуры в школе, не ходил ни на какие собрания, даже на педсоветы, перед праздниками уезжал в далекую деревню, где у него было великолепное книжное собрание.

Когда-то, до советизации, Саша ухаживал за тетей, они яростно спорили о политике, но сейчас их споры уже не были ожесточенными. Так продолжалось до 1956 г., до доклада Хрущева. После него и расстрела демонстрации молодежи в Тбилиси 9 марта 1956 г. Саша пришел и начал вдруг восхвалять Сталина: тетка вскипела, обозвала его жалким националистом и навсегда выгнала (9).

Заезжала и Нюра Аллилуева, свояченица Сталина, отсидевшая немало лет в лагере как ЧСИР (член семьи изменника Родины), жена расстрелянного Реденса. За любимую тетю просила отца Светлана, но и это не помогло: вождю не нужны был разговоры о смерти Надежды, его жены. Впрочем, для Нюры был все же создан в лагере несколько щадящий режим: она то приписывала это заботам Л.П., то суеверию вождя (10).

Заходил к тете Серго Кавтарадзе, человек исключительной, возможной только в те времена, судьбы. Некогда Сталин, еще семинарист, давал ему частные уроки и, конечно, представил позднее дело таким образом, что семья Кавтарадзе оказывала финансовую поддержку революционному движению. Он стал большевиком, занимал какие-то второстепенные посты и в 1937 г. был посажен, но года через три его вдруг привезли в Москву и доставили, чуть ли не в зэковской робе, перед пресветлые очи (говорили, что на Сталина подействовало письмо Майи, маленькой дочери Серго, обращенное к «дяде Кобе»). После этого он был оставлен в Москве, работал, кажется, в каком-то отделе Коминтерна.

Так продолжалось до середины 1942 г., когда стала реальной возможность захвата гитлеровцами Закавказья. Тогда, по инициативе Л.П., был разработан такой план: со входом немецких войск три республики Закавказья объявляют о своей независимости и пытаются выйти из войны. Для этого в Тбилиси, в частности, было уже подготовлено марионеточное правительство во главе с С.Кавтарадзе, свободно владевшим немецким и «обиженным» советской властью.

Немцы, к счастью для нас, тбилисцев, были разбиты под Владикавказом, а А.Саджая, в то время министр МГБ Грузии, многое об этом плане знавший, был в 1942 г. убит на Военно-Грузинской дороге единственным немецким снарядом, попавшим на эту дорогу и угодившим прямиком в его машину.

Ну, а С.Кавтарадзе был переведен на дипломатическую работу и стал послом СССР в Румынском королевстве. Именно ему, говорят, принадлежит заслуга добровольного отречения от престола юного короля Михая, единственного сейчас обладателя советского ордена «Победа», которому пообещали достаточно отступных для жизни в Голливуде со всеми кинозвездами. (Надо заметить, что эта операция была далеко не единственной внешнеполитической акцией Л.П.: предвоенный посол СССР в Германии Деканозов был его ближайшим и давним, с Кавказа, сотрудником; под руководством Л.П. проходила и операция «Тегеран», когда под предлогом опасности возможного теракта Ф.Рузвельт был поселен на территории советского посольства на все время Тегеранской конференции. Работой «подслушек» во время конференции занимался Серго, сын Л.П.)

Обмануть каких-то партизан или молодого короля было, конечно, не сложно, но Л.П. прокручивал и много более сложные операции. Таковой была организация в Сухуми «Ядерного центра», отвлекшего на себя основные силы западных разведок. (Тут я, конечно, отхожу от воспоминаний моей тети).

Началось все, как говорили, в Берлине. Западные союзники во всех занятых городах первым делом проверяли университетские лаборатории и патентные учреждения (знаменитая «Миссия Алсос» находилась среди передовых частей), советские генералы больше интересовались, во всяком случае в первое время, ювелирными магазинами. Поэтому руководитель германской ядерной программы В.Гейзенберг смог уехать на велосипеде из советской зоны на Запад. Но когда Л.П. опомнился, был придуман гениальный ход: в Берлине были вывешены объявления о том, что все мужчины мобилизуются на разбор завалов и захоронение трупов, освобождены будут лишь обладатели ученых степеней, зарегистрированные в комендатуре. Немцы, подчиняясь как всегда ordnung»у, явились для регистрации, их быстро рассортировали и всех нужных отправили, вместе с семьями, в Сухуми, где за два дня пригородные санатории были очищены и переоборудованы в лаборатории. Именно в них до 1956 г., до начала немецкой репатриации из СССР, работали такие известные ученые как Густав Герц, лауреат Нобелевской премии, Манфред фон Арденне, физик-изобретатель, и др. Территория была окружена солидным зеленым забором, но весь город знал, что там «делают атомы».

Дезинформация была выстроена на высшем уровне. Л.П. сам приезжал в Сухуми с большой свитой и по рассказу его сводного брата А.Кванталиани, скромного инженера, у которого мы с тетей бывали в те годы в Сухуми, довольно открыто ездил по городу. А в 1948 году в Тбилисском университете был открыт Физико-технический факультет, тщательно охраняемый, но почему-то все же упоминаемый в печати и предназначенный, как нам, студентам, говорили, для воспитания физиков-ядерщиков, которые будут работать в Сухуми, а ректор, академик Н.Н.Кецховели, ботаник, некогда руководитель диссертации Нины Берия, патетически говорил нам об особой заботливости «ближайшего Соратника Вождя».

Немецкие ученые, фактически военнопленные, вели работу аккуратно, выполнили ряд важных исследований не самого первого плана, но работали, в основном, безо всякой личной инициативы. Инициатива, впрочем, и не была нужна, т.к. свою основную задачу этот институт выполнял — отвлекал ЦРУ и т.п. от работ Курчатова и его группы. Те работы тоже курировал Л.П. и, как мне рассказывал А.Д.Сахаров, вел совещания очень жестко, квалифицированно и по-деловому, старался быть в курсе всех дел и даже давать содержательные советы, удивлявшие всех, но заимствованные, несомненно, из агентурных данных.

Мне осталось упомянуть о некоторых качествах личности Л.П.

Он был, как говорят англичане, «человеком, сам себя сделавшим»: не получив серьезного воспитания он все же ценил знания и науки, очень серьезно относился к воспитанию сына (тот учился в самой лучшей в Тбилиси Немецкой средней школе и поэтому она была закрыта только в 1938 г., когда Серго ее окончил). Как рассказывали наши старшие коллеги, у Л.П. можно было выпросить средства для научных проектов, даже не обещавших практической пользы: на строительство великолепной обсерватории в Абастумане, на открытие Института бактериофага, на археологические экспедиции и т.п. Заботился он и о строительстве учебных заведений: группа «дам-патронесс» во главе с моей тетей легко уговорила его построить обширный для того времени Студенческий городок, послать на учебу в Германию нескольких молодых людей и т.д.

Приписываемые ему бесчисленные связи с женщинами — явное преувеличение. Возможно, какие-то романы у него и были, но большинство женщин, попадавших в его кабинет, интересовали его как агенты, вхожие в самые разные сферы (11). Он, несомненно, очень любил свою жену, красавицу и умницу Нину Теймуразовну, и единственного сына, Серго, названного так в честь Орджоникидзе. Н.Т. обладала некоторым влиянием на мужа, и ей, конечно, обязаны своим спасением две, по крайней мере, ближайшие подруги, моя тетя и Нина Табидзе, жена расстрелянного поэта Тициана Табидзе, адресат многих писем Бориса Пастернака. (Втроем, две Нины и тетя, они учились на только что открытом сельхоз. факультете Тбилисского университета — вероятно, одновременно с родителями А.Шарона). Говорили, что под ее обаяние подпадал и Сталин, и поэтому только ей не раз удавалось нейтрализовать его недовольство действиями Л.П.

А не была ли она на даче вместе с Л.П. в день его ареста? Шепотом и очень глухо такие подозрения высказывались, но тема была очень уж опасной, и ее боялись касаться. Напомню лишь, что угроза устранения Л.П. казалась в те дни более чем вероятной: в Тбилиси вовсю разыгрывалось так называемое «Мегрельское дело» (хотя Л.П. трудно было обвинить в национализме), посадили большую группу его ближайших сотрудников, и это дело занимало никак не меньше места в официальной печати, чем «дело врачей». А сам Л.П. был к тому времени фактически отстранен от дел: у него отобрали и МГБ, и МВД, пост зампредседателя Совмина был формальным… Так что для упреждающего удара у него имелись все основания…

Арест Берия представляют обычно как узкий заговор, как одномоментное действо. Но против этого говорят некоторые факты. В те дни весь мой курс находился на плановых военных сборах, рядом с нами располагалась так называемая Грузинская дивизия (национальные части были сформированы еще во время войны). За день или два до ареста Л.П. из дивизии были вывезены склады с боезапасом, а учебные батальоны окружены другими частями. Только после этого было объявлено о событиях в Москве. Никаких волнений в Грузии, кроме разве что села Мерхеули близ Сухуми, родины Л.П., это не вызвало.

_____________________________________________________

1). Изменение имен, неудобных для русской фонетики, происходило, практически, повсеместно. Характерный эпизод имел место с известным физиком Гершем Ицковичем Будкером: разозленный очередным коверканием своего имени он вскочил во время семинара и заявил, что отныне его зовут «Андрей Михайлович», и после того только на такое имя и откликался.

2). Сашу Гегечкори партийцы считали человеком странным: получив от ревкома роскошную квартиру миллионера Базарджянца вместе со всем, как полагалось, находившимся в ней имуществом, он вызвал прежнего хозяина и не только отдал все носильные вещи, но распорядился даже вернуть тому ровно половину квартиры с половиной всей мебели и украшений, даже громадный уникальный ковер в гостиной был разрезан ровно пополам!

3). Говорили, что тесть Берия узнал что-то о давней связи Л.П. с одной из охранок. В этом грехе, впрочем, обвиняли едва ли не большинство «вождей» начиная от Ленина и Сталина. Вероятно поэтому, чуть ли не первым актом революционных масс было сожжение архива охранки в Петрограде. (История повторяется: в 1990 г. первым деянием толпы в Тбилиси было сожжение, по наущению Звиада Гамсахурдия, архива КГБ, а затем и Джохар Дудаев устроил сожжение такого архива в Грозном).

Знаю лишь об одном факте. В 1920 г. тетя осторожно шла на конспиративное совещание членов подпольного ревкома. По дороге она встретила А.И.Микояна: «Розочка, - сказал он, - куда торопиться, зайдем лучше в кино!» Когда после сеанса и посещения кафе они вышли в центр города, на всех углах говорили о том, что только что арестовали большую группу большевиков, всех руководителей, на их тайном собрании. (Потом Киров, советский посол в Грузии, добился их высылки в Россию). Микояна не раз обвиняли в том, что он, «27-ой Бакинский комиссар», непонятным образом ускользнул в момент ареста 26 комиссаров, позднее расстрелянных.

4). Формально ЗСФСР была распущена в 1936 г., когда республики Закавказья по новой конституции непосредственно вошли в СССР. Именно роспуск ЗСФСР, подписавшей в 1922 г. Союзный договор, послужил во время Беловежского соглашения как бы обоснованием роспуска Союза тремя остававшимися его основателями: РСФСР, Украиной и Белоруссией. Можно еще отметить, что с роспуском ЗСФСР связана и неопределенность в статуте Абхазии, первоначально входившей в нее особым образом.

5). Эта ненависть помогла однажды моей тете. В семье деда и бабушки издавна жил товарищ их сыновей Гриша Б., приехавший с ними из Одессы. В 1932 г. он был по какому-то коммерческому делу арестован и приговорен к расстрелу, приговор подписал Л.П. и дядя под его нажимом. Дома дядя рассказал все это жене и сказал, что изменить приговор под силу только Ягоде через кого-нибудь из председателей ЦИКа, а он может лишь задержать исполнение на несколько дней. Дядя дал тете свой вагон-салон, она отправилась в Москву и объяснила Г.Ягоде причину приговора, после чего расстрел был заменен на 8 лет лагерей (в 37-ом приговор, вероятно, был опять пересмотрен, но сведений об этом у меня нет).

6). О причине его смерти мы узнали много позже, в 1966 г. Тогда моей жене посоветовали обратиться, по какому-то поводу, к психоаналитику профессору И.Ментешашвили, некогда директору психбольницы. Тетя позвонила его жене, с которой вместе работала, та сказала, что супруг – дома, и мы втроем отправились к ним. Его жена открыла дверь, сказала, что идет готовить нам чай, и предложила самим пройти в кабинет к Ираклию. Длинный кабинет с толстым ковром на полу был совершенно темным, хозяин видимо не был предупрежден, он сидел в дальнем конце под настольной лампой и читал. Когда мы подошли поближе, он поднял голову, увидел надвигающуюся из темноты тетю и с криком: «Роза! Я его не убивал! Это не я!» распластался на стене. Тетя моя всегда отличалась выдержкой, она сказала, что все знает, попросила меня включить свет, и мы под каким-то предлогом, ни с кем не прощаясь, вышли.

7). Один из них был «взят» во время панихиды по теще из квартиры, где стоял гроб. Он просил отложить задержание на день, чтобы провести похороны, гебист, старый знакомый, конечно, отказал. Квартиру отдали рабочему-выдвиженцу, дочери не разрешили взять любимую куклу.

8). По поводу отношения тогдашних властей к книгам небезынтересен такой факт. Ректор Тбилисского университета Агниашвили, историк и агроном, много ездил в свое время по всему Ближнему Востоку и собрал громадную коллекцию старинных рукописей на многих языках, но обработку и публикацию их всё откладывал. В 1937 г. он был расстрелян вместе с братом, видным коммунистом, его жена, Сирануш, была посажена, но вернулась в начале хрущёвской оттепели. Она часто бывала у нас и рассказывала, как после реабилитации пыталась найти следы библиотеки.

И вот что ей удалось выяснить. В их квартиру был поселен некий ответработник, и учительница в школе, куда ходил его сын, заметила, что мальчик приносит бутерброды, завернутые в листы пергамента с какими-то письменами и рисунками. Наивный человек, она вызвала в школу родителей, но вместо этого сама была отвезена в НКВД, где ей настойчиво посоветовали не лезть в чужие дела.

То же произошло, по-видимому, с громадным архивом дяди (он сохранял и часть бумаг эмигрировавшего О.Грузенберга). Во всяком случае, А.И.Микоян, интересовавшийся им и приславший к тете своего порученца, не смог найти, уже в конце 60-х, когда составлял мемуары, его следов.

9). Это было очень показательно: много людей, казавшихся искренними космополитами, вдруг мгновенно стали убежденными националистами. В еще более яркой форме такая метаморфоза проявилась после мясорубки 9 апреля 1989 г. в Тбилиси.

10). Кстати, о суеверии Сталина: по рассказам, такая черта была ему свойственна, и более всего он опасался проклятий Аллилуевых и Дмитрия Ульянова, младшего брата Ленина. Тот жил в Кремле и очень любил, появившись внезапно из-за угла в темном коридоре, пугать Сталина, который никаких мер для его обуздания долго не решался предпринять.

11). Самый известный эпизод, связанный с женщиной, относится к прима-балерине Тбилисского театра П-кой, отказавшей, по слухам, ему во взаимности. Ее муж, Гоги Элиава, знаменитый бактериолог, представленный к Нобелевской премии за участие в открытии вместе с д'Эррелем бактериофага, был расстрелян после долгих пыток «за отравление тбилисского водопровода», просьба о помиловании, подписанная большой группой виднейших ученых мира, «была получена слишком поздно». Дело, гораздо вероятнее, было в Шалве Элиава, несколько ранее репрессированном его брате, председателе правительства Грузии.

Возможна и другая версия. Гоги Элиава, ближайший друг моих тети и дяди, частый их гость, острослов и насмешник, не упускал случая подсмеяться над недостаточно, по его критериям, образованным собеседником. Задевал он слегка за столом и Л.П., человека очень самолюбивого.

Лучшие недели

Зоя Зарубина — человек-легенда Посетило:24655

«Король русского шансона» Посетило:17910

В плену иллюзий Посетило:31076