Я не настолько критик собственного письма. Люди должны составить собственное мнение по этому поводу.

Латынь, как мы все знаем, в конце концов распалась на испанский, итальянский, французский и так далее. Можно задаться вопросом, будет ли имперская параллель с английским, распадающимся, скажем, на се

Затем появляются такие люди, как Малкольм Брэдбери, относительно молодой писатель, который имеет дело с академической сценой и справляется с этим, я думаю, блестяще.

Они воспринимали утренние радости, яркое солнце, бушующее море и сладкий воздух как время, когда игра хороша, а жизнь так полна, что надежда не нужна и потому забыта.

Я полагаю, что драма может либо занять место романа, либо быть очень тесно связана с ним. Вполне обычно превращать успешный роман в фильм или телесериал, потому что вы можете драматизировать и изобра

Проще говоря, роман стоит между нами и ужесточающейся концепцией статистического человека. Нет другой среды, в которой мы могли бы жить так долго и так близко с персонажем. Вот какую услугу оказывает

Только один роман есть роман: это удачный роман.

Жизнь должна преподнести праздник опыта в виде серии курсов.

Это наш остров. Это хороший остров. Пока взрослые не придут за нами, мы будем веселиться.

Я знаю, что никакого зверя нет — я имею в виду, не с когтями и всем прочим, — но я знаю, что и страха тоже нет. Хрюша помолчал. мы боимся людей.

Даже если бы вы избавились от бумаги, у вас все равно остались бы рассказчики. Фактически, у вас были рассказчики до того, как у вас появилась газета.

Когда вы берете ребенка, который орет как черт, сажаете его к себе на колени и говорите «жили-были», вы останавливаете его кричать. Пока вы продолжаете рассказывать ему историю, он будет слушать. Ром

Я скажу вам, что такое человек. Он урод, выброшенный плод, лишенный естественного развития, выброшенный в мир с обнаженным пергаментным покрытием, со слишком маленьким местом для зубов и с мягким вып

Нет ничего более непонятного, чем смех на языке, которого ты не понимаешь.

Перед второй мировой войной я верил в возможность совершенствования социального человека; что правильная структура общества порождает добрую волю; и что, следовательно, вы могли бы устранить все соци

Дело в том, что страх не может навредить вам больше, чем сон.

Я начал видеть, на что способны люди. Тот, кто жил в те годы, не понимая, что человек производит зло, как пчела производит мед, должен был быть слепым или ошибаться в голове.

Может быть — я надеюсь, что это — искупление догадаться и, может быть, осознать, что вселенная, ад, который мы видим во всей его красоте, необъятности, величии, — это только часть целого, совершенно

Ральф... относился к решениям дня так, как если бы он играл в шахматы. Беда была только в том, что он никогда не был бы очень хорошим шахматистом.

Толпа мыслителей третьего сорта, кричащих одно и то же, греющих руки у огня собственных предубеждений, не поблагодарит вас за то, что вы указали на противоречия в их убеждениях. Человек — стадное жив

Быть в мире, который есть ад, быть от этого мира и не верить и не догадываться ни о чем, кроме этого мира, — это не просто ад, а единственно возможное проклятие: поступок человека, осуждающего самого

Рассмотрим человека, едущего на велосипеде. Кем бы он ни был, мы можем сказать о нем три вещи. Мы знаем, что он сел на велосипед и начал двигаться. Мы знаем, что в какой-то момент он остановится и со

Я надеюсь, что в моих книгах содержится информация о нашем общем состоянии.

До Второй мировой войны я верил в возможность совершенствования социального человека; что правильная структура общества производит добрую волю; и что, следовательно, вы могли бы устранить все социаль

Рай окружает нас в младенчестве.

Я по натуре оптимист, а по интеллектуальным убеждениям пессимист.

Самое большое удовольствие, скажем, не в сексе или геометрии. Это просто понимание. И если вы можете заставить людей понять их собственную человечность — что ж, это работа сценариста.

Есть родство между людьми, которые сидели у догорающего огня и измеряли им ценность своей жизни.

Экспериментальные романы иногда ужасно умны, и их очень редко читают. Но история, которая нравится ребенку, сидящему у вас на коленях, удовлетворяет наше любопытство к тому, что произошло тогда, пото