... кот Ефим, глубоко уважаемый мною за чуткость. Не в пример моим лучшим друзьям и знакомым, он стремился быть человеком...

Кастрюля, полная взаимного раздражения, тихо булькая, стояла на медленном огне..

Даже во сне было заметно, как он ленив...

Ведь кошмар и безнадежность - еще не самое плохое. Самое ужасное - хаос...

Можно быть рядовым инженером. Рядовых изгоев не существует. Сама их чужеродность - залог величия.

Ведь мы поменяли общественный строй. Не географию и климат. Не экономику, культуру или язык. И тем более - не собственную природу. Люди меняют одни печали на другие, только и всего.

- Думаю, Толстой не согласился бы жить в этом унылом районе!
- Толстой не согласился бы жить в этом... году!..

Не бывать тебе американцем. И не уйти от своего прошлого. Это кажется, что тебя окружают небоскребы. Тебя окружает прошлое. То есть мы. Безумные поэты и художники, алкаши и доценты, солдаты и зэки. Ещ

Мне стало противно и я ушёл. Точнее, остался.

Иосиф Бродский любит повторять: - Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?

Бывает, ты разговариваешь с женщиной, приводишь ей красноречивые доводы и убедительные аргументы. А ей не до аргументов. Ей противен сам звук твоего голоса.

А как еще может пахнуть в стране?! Ведь главный труп еще не захоронен!

В поразительную эпоху мы живем. «Хороший человек» для нас звучит как оскорбление. «Зато он человек хороший» - говорят про жениха, который выглядит явным ничтожеством…

Любовь - это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут всё сложнее. Тут уже не любовь, а судьба...

- Мы ещё встретимся?
- Да... Если ты нас любишь...
Я даже не спросил - где мы встретимся? Это не имело значения. Может быть, в раю. Потому что рай - это и есть место встречи. И больше ничего

В детстве лето было озвучено гудками паровозов. Пригородные дачи… Запах вокзальной гари и нагретого песка… Настольный теннис под ветками… Тугой и звонкий стук мяча… Танцы на веранде...

Журналистика - это стиль, идеи, проблемы… А репортер передает факты. Главное для репортера - не солгать. В этом состоит пафос его работы. Максимум стиля для репортера - немота. В ней минимальное колич

Как ни странно, я ощущал что-то вроде любви.
Казалось бы - откуда?! Из какого сора?! Из каких глубин убогой, хамской жизни?! На какой истощенной, скудной почве вырастают эти тропические цветы?! П

Она была молчаливой и спокойной. Молчаливой без напряжения и спокойной без угрозы. Это было молчаливое спокойствие океана, равнодушно внимающего крику чаек…

Женихи бывают стационарные и амбулаторные. Я, например, - амбулаторный…

Насильственная мораль - это вызов силам природы.

Таня была загадочной женщиной. Я так мало знал о ней, что постоянно удивлялся.
Любой факт ее жизни производил на меня впечатление сенсации.

Не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…

До этого были холмы, река, просторный горизонт с неровной кромкой леса. В общем, русский пейзаж без излишеств. Те обыденные его приметы, которые вызывают необъяснимо горькое чувство.

Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать. Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь протащило же оно меня через сотню запоев.
Мотор

Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда

Мне все заранее известно. Каждый прожитый день - ступенька в будущее. И все ступеньки одинаковые. Серые, вытоптанные и крутые… Я хочу прожить еще одну жизнь, мечтаю о какой-то неожиданности. Пусть это

Раньше женщины говорили: «Вот найду себе красивого богача, тогда узнаешь». Теперь говорят: «Уеду в Америку»…

Всю жизнь я ненавидел активные действия любого рода. Слово «активист» для меня звучит как оскорбление. Я жил как бы в страдательном залоге. Пассивно следовал за обстоятельствами. Это помогало мне для