У меня уже нет моих поклонников-одногодок - вымерли все.

У меня никогда не было параллельных романов.

В театре роль можно ждать годами. Знаете, так недолго и состариться.

Это сейчас супертехника, долби-шмолби, а тогда я пела в трамвайный микрофон.

Бернес говорил: «Ты такая дура зеленая, но не бл** - хорошая, цельная»

У меня только в 30 лет квартира появилась. И не от государства, а от развода.

Я очень советский человек из очень советского города Харькова.

Я все время на каблуках. Без них я падаю назад. Даже домашняя обувь с каблучком.

Любому благодарному человеку и я благодарна. Я очень благодарная. Очень.

Вот если вам скажут, что вы говнюк - пойдите докажите, что это не так.

Я никогда не могла называть точную сумму своего гонорара, говорила: «сколько дадите».

Москва принимает понаехавших, делая очень точный отбор. Она оставляет талантливых.

Мое полупролетарское происхождение и характер вылезали из всех швов моих платьев.

Я привыкла, что газета может написать, что у Гурченко отнялись ноги, а я в этот момент танцую на сцене.

Мама относилась ко мне довольно критично: «Ну что Люся? Девочка не очень красивая - лоб большой, уши торчат...»

Актрисой я стала благодаря папе. Он сказал мне: «Иди и вжарь як следует. Никого не бойся. Иди и дуй свое!» И вот я «дула» свое!

Дома я все с себя сбрасываю. Там я такая несчастная. Тихонько хожу, могу ссутулиться. Увидев меня дома, во мне можно разочароваться.

В детстве, на школьном утреннике мой праздничный костюм всегда состоял из форменной фуражки почтальона и житковской «толстой сумки» на ремне.

Я обожаю операторов. Это мужская работа. Это не актер, который xодит с зеркальцем в кармане. Я вообще не понимаю, как можно в актера влюбиться.

Я боялась Москвы, эту столичную публику. Все эти словечки: «экспроприация экспроприированных», «экзистенциализм» - я ничего не понимала.

Ну да, я не позвала на свой бенефис ни одну женщину. А зачем? Что я буду с ней делать? Выяснять, у кого больше морщин?

Я бы с удовольствием вышла замуж один раз и на всю жизнь - я однолюб.

Мать я, честно говоря, никакая. Актрисе нельзя быть матерью. Все нужно отдавать или профессии, или детям. Я выбрала первый путь. Хотя это, может, и жестоко.

В моем понимании стильно выглядеть - это прежде всего не быть смешной. Самое страшное для человека - быть смешным. Не уметь взглянуть на себя со стороны.

После «Карнавальной ночи» мне прислали письмо из комитета комсомола: «Вы там танцуете и у вас колено видно! Как можно?!» Это было целое событие: колено!

Талант должен рождаться с локтями. А у меня их нет.

Я никогда не пила, не курила. Никогда не гуляла до утра. Выпила, голова кружится - ой, не мое. Курить меня столько раз учили. Ну не могу я - организм выталкивает.

Любовь - возбудитель жизни, очень сильный. Но когда я смотрю, едет машина с шариками, мне их заранее жалко. Я уже вижу развод, коляску, детей орущих, кто встанет, кто не встанет к ребенку... Я пессими

Режиссеры уже не смотрели в мою сторону или делали вид, что меня не знают. А мне потом нужно было сделать вид, что я не помню, что они меня тогда не помнили. А я, к сожалению, помню все.