Днем вывешивается объявление, что поездов сегодня больше не будет. Никто не трогается с места. Солдат не верит объявлениям. И в самом деле: вскоре показывается поезд.

Раньше я бы, конечно, не позволил себе смеяться над отцом. Но почтение к старшим испарилось в окопах. Там все были равны.

Слова оратора плещут через наши головы, все куда-то мимо, мимо... Они родятся и умирают, но нас они не трогают, не увлекают, не встряхивают, они только плещут и плещут.

Война представлялась ей сворой разъяренных хищников, угрожающих жизни ее сына. Но ей никогда не приходило в голову, что ее сын, за жизнь которого она так тревожилась, был таким же разъяренным хищником

Война приучила нас действовать почти не размышляя, ибо каждая минута промедления чревата была смертью. Поэтому жизнь здесь кажется нам очень уж медлительной. Мы берем ее наскоком, но прежде, чем она о

Часть моей жизни была отдана делу разрушения, отдана ненависти, вражде, убийству. Но я остался жив. В одном этом уже задача и путь. Я хочу совершенствоваться и быть ко всему готовым. Я хочу, чтобы рук

Дерзость - лучшее средство борьбы против закона.

Они пробудили в нем какую-то мучительную и безнадежную тоску, которая долго не оставляла его даже после того, как он давно уже захлопнул книгу.

Тотальное правительство - тотальное поражение.

Все надо делать постепенно, шаг за шагом, и не пытаться решать мировые проблемы, когда тебе угрожает опасность.

Природа сама по себе уже давно перестала для них существовать, она была хороша или плоха только в связи с войной. Как защита или угроза.

Никогда ничего не поймешь, пока тебя самого по башке не стукнет!

Расставаясь, никогда не знаешь, увидишься ли снова.

Человек чувствует себя виноватым перед ближним - вот и вся почтительность. Хочет оправдаться за то, что причинил или хотел причинить покойнику при его жизни...
Почтительность! Человек вспоминает

О честный колониальный торговец любовью, который хотел бы держать в одной лавочке и кислую капусту и икру! Разве ты все еще не понимаешь, что от этого кислая капуста не начнет благоухать икрой, но икр

Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объясняться без слов.

Наши встречи будили тоску о чем-то неведомом, потрясали и порой делали меня то счастливым, то несчастным без всякого смысла и причины.

Я... вдруг снова испытываю глубокое изумление от того, что за границами этого тесного мирка существует огромная действительность, живущая по совсем иным законам, и что эта головка, которую я без труда

... Где наше первоначальное лицо? - размышляю я. - Первоначальный ландшафт, до того как он стал вот этим ландшафтом, воспринимаемым нашими органами чувств, парком и лесом, домом и человеком? Где лицо

Служитель веры и служитель науки сидят в лучах света, озаряющего их. Для них мир - не смутная, трепетная тревога, он не ворчанье бездны, не грозовые вспышки в леденящем эфире - они служители веры и на

В наши дни даже самого Христа, окажись он без паспорта, упрятали бы в тюрьму.

И, верно, еще часто придется мне снимать свой ранец, когда плечи устанут, и часто еще я буду колебаться на перекрестках и рубежах, и не раз придется что-то покидать, и не раз - спотыкаться и падать.

- Держи знамя высоко, Георг! Ты же знаешь - мы бессмертны.
- Верно. А ты не падай духом. Тебя так часто спасали, что ты просто обязан пробиться.
- Ясно, - отвечаю я. - Хотя бы ради тех, кто 

Я больше не видел ни одного из этих людей. У меня не раз появлялось желание съездить в Верденбрюк, но всегда что-нибудь да задерживало, и я говорил себе, что ещё успеется, но вдруг оказалось, что успе

В тёмные времена хорошо видно светлых людей...

Женщин надо либо обожествлять, либо бросать. Третьего не дано.

Когда на художника снисходит вдохновение, он становится ужасно бесцеремонным.

Бабочки... Люди... Кто только не опалил себе крылья на свече судьбы...

Пусть наше счастье взлетает до звезд и солнца, и мы от радости воздеваем руки к небу, но однажды все наше счастье и все мечты кончаются, и остается одно и тоже: плач о потерянном.