Из повседневных искусств кулинария ближе всех к искусству словесному.

Подлинный аппетит рождается благодаря творческому интересу к пище.

Нет рецептов радости, есть умение её создавать.

На народ никогда не смотрят прямо, только сверху или снизу — в зависимости от того, жалеем ли мы его или себя.

Быть собой можно везде, но в Америке с этим всё-таки проще: только она дарит человеку высшую свободу — вежливое безразличие.

Желудок — родина души, и базар позволяет познакомиться с её окрестностями.

Строительство утопии — и есть воплощение утопии, так как всё, что для этого нужно — наличие цели и вера.

Лучшие кулинарные достижения принадлежат народам, пьющим вино. Возбуждая аппетит и дразня воображение, закуска информирует нас о характере предстоящего обеда, настраивает наши чувства на нужный лад.

Надо требовать от государства соблюдения его собственных законов. Пусть власть научится применять свои же законы, а потом можно будет перейти и к их изменению.

В эпоху интернета, когда голые без спросу лезут на монитор, нагота фатально утрачивает остроту.

Сегодня телефон с нами разговаривает лишь о том, что интересно ему.

Милая редакторша из The New Yorker сказала, что Довлатова перестали печатать потому, что он умер, а в Америке предпочитают живых авторов: мёртвые — это те, кто проиграл. У нас, похоже, — те, кто выигр

Не впечатлениями одаривает нас дорога, а состоянием. Путешествие — опыт самопознания, физическое перемещение с духовными последствиями.

Больше пола и возраста теперь одного человека от другого отличают политические склонности: некоторые любят Путина и Трампа, а некоторые — нет. Но от кошек нас отделяет пропасть, и они это знают.

Автомобиль, когда-то представлявший личность владельца лучше, чем его портрет, диплом или банковский счёт, теперь всё чаще выглядит обузой, портящей воздух и тратящей деньги.

Филологи годятся только на то, чтобы плодить себе подобных, и тогда филологи называются профессорами, которых мало надо.

Чтобы война была справедливой, жертвы должны стать безжалостными палачами, а мы — аплодирующими им зрителями.

От нового старое кино можно отличить по шляпе — раньше актёр без неё нигде не появлялся.

Когда Ленин обещал отливать ночные горшки из золота, он не думал, что его поймут буквально нынешние владельцы золотых унитазов.

Американская медицина любой ценой избегает определённости, ибо за неё легко угодить под суд в случае ошибки.

Разница между своим жильём и снятым такая же, как между законной женой и подругой: в обоих случаях нами управляет сила собственности.

Американцы и впрямь одержимы здоровьем, но дорожат они им ещё и потому, что знают, сколько оно стоит.

Старость в Америке — нецензурное слово. Его заменяют нарядными эвфемизмами, называя последние годы нашей жизни "золотыми".

Америка уже всё знает о еде — и по-прежнему ничего о голоде...

В Америке голод считают болезнью и лечат её немедленно и радикально. "Быстрая еда" — скорая помощь аппетиту, убивающая пациента.

Мы беззаботно бежим к пропасти, поместив перед собой что-нибудь, мешающее её увидеть.

У нас нет задачи более важной, чем понять себя с помощью другого.

Найти правду может каждый, кто хочет, если она ему нужна.

Лишь к старости я расплатился за ошибки молодости — тем, что перестал их прощать другим.