Боже, как бессмысленен и пуст мир! Дни, наполненные дешевыми и потускневшими мгновениями, сменяют друг друга, беспокойные и призрачные ночи сменяют друг друга горькой рутиной: солнце светит без яркос

Нет, мои секреты из могилы и должны быть сохранены. И вот как я иногда думаю о себе, как о великом исследователе, который открыл какую-то необыкновенную землю, из которой он никогда не сможет вернуть

Что такое человек, как не маленькая душа, поддерживающая труп?

Не говоря уже о том, что ты теряешь, теряешь, теряешь, теряешь, чувак. Дурак ты, глупый дурак... Тебя даже отстранили от ответственности за настоящее страдание... Даже страдание, которое ты терпишь,

Никогда не думай, что, отпустив меня, ты станешь свободным. Вы только обречете нас на сущий ад на земле. Вы бы только освободили что-то еще, чтобы уничтожить нас обоих.

Страх, окруженный сомнением, — моя вечная луна.

Воющие псы-парии, петухи, возвещающие рассвет всю ночь, барабанный бой, стоны, которые позднее можно будет услышать в белом оперении, свернувшемся на телеграфных проводах в садах за домом, или курах,

Консул почувствовал укол. Ах, иметь коня и ускакать с песнями, может быть, к любимому человеку, в сердце всей простоты и мира в мире; не похоже ли это на возможность, предоставленную человеку самой ж

Даже в зыбком свете нельзя было ошибиться в руке, наполовину раздраженной, наполовину великодушной и совершенно пьяной, самого консула, греческих е, контрфорсов d, t, похожих на одинокие придорожные

Adi?s, — добавила она по-испански, — у меня нет дома, только тень. Но всякий раз, когда вам нужна тень, моя тень — ваша. — Спасибо. — Утопила вас. — Не утопила вас, сеньора Грегорио, спасибо. — Утопи

К чему я совершенно не симпатизирую, так это к законодателю, человеку, который стремится для своей выгоды использовать слабости тех, кто не в состоянии помочь себе, а затем наложить на них какую-то м

Завтра здесь объявляется война, так что, может быть, вы понимаете, что я работаю в условиях трудностей, но трудностей ничтожных по сравнению с тем, через что приходится проходить другим.

Тоскуй по мне, как я по тебе, забывая, что будет неизбежно, долгий черный послед боли.

Мне нравятся предисловия. Я их читаю. Иногда на этом и останавливаюсь.

Толпа откликается лишь на призывы пушек, которые сеют смерть.

Даже бездарный поэтический вымысел лучше, чем проза жизни.

Если даже сумеешь выразить в словах, чему подобна безнадёжно запоздалая любовь, это не утолит духовной жажды.

Быть трусом и бояться за свою жизнь - это совсем не одно и то же.

Господи, да если б наша цивилизация хоть на два дня могла протрезветь, она скончалась бы на третий от угрызений совести...

На что тигру могучие клыки и когти, если настал его смертный час?

Опасная это штука - начать разбираться в себе.