Для меня то, что свидетельствует о великой истории, — это то, что мы могли бы назвать ее автономией, тот факт, что она отделяется от своего автора, как мыльный пузырь, выдуваемый из глиняной трубы.

Где начало, конец и, самое главное, середина?

Перед тем, как снова заснуть, я представил (я увидел) пластичную вселенную, изменчивую, полную чудесных случайностей, эластичное небо, солнце, которое вдруг исчезает, остается неподвижным или меняет

Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что это и есть идиотизм: способность все время быть в восторге от всего, что угодно, так что рисунок на стене не должен умаляться воспоминанием о фресках Д

Она улыбалась и не выказывала никакого удивления, убежденная, как и я, что случайные встречи бывают как раз противоположными и что люди, которые назначают свидания, — это те люди, которым нужны линии

То, что большинство людей называют любовью, состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. Они выбирают ее, клянусь, я их видел. Как будто ты можешь любить, как если бы это не была молния, к

Память – это зеркало, которое скандально лжет.

Само по себе умение не может научить или создать великий короткий рассказ, в котором сгущается одержимость создания; это галлюцинаторное присутствие, проявляющееся с первого предложения, чтобы очаров

(память есть) Странное эхо, хранящее свои реплики в соответствии с какой-то иной акустикой, чем сознание или ожидание.

Мы знаем, что внимание действует как громоотвод. Просто концентрируясь на чем-то, вокруг него собираются бесконечные аналогии, даже проникающие за пределы самого субъекта: опыт, который мы называем с

Память сплетает и ловит нас одновременно по схеме, в которой мы не участвуем: мы никогда не должны говорить о нашей памяти, ибо она не наша; он работает на своих условиях, он помогает нам, обманывая

Из всех наших чувств единственное, что на самом деле нам не принадлежит, — это надежда. Надежда принадлежит жизни, это сама жизнь, защищающая себя. И так далее.

После 50 лет мы начинаем понемногу умирать в смертях других.

[Небеса есть] тот момент, когда что-то достигает своей максимальной глубины, своего максимального охвата, своего максимального смысла и становится совершенно неинтересным.

Come sleep with me: We won't make Love,Love will make us.

Мы больше не верим, потому что это абсурдно: это абсурдно, потому что мы должны верить.

Ла Мага не знала, что мои поцелуи были подобны глазам, которые начали раскрываться за ее спиной, и что я вышел наружу, как если бы видел иное представление о мире, головокружительного пилота черного

Современная история началась, можно сказать, с Эдгара Аллана По и продолжается неумолимо, как машина, призванная выполнять свою миссию с максимальной экономией средств.

Я такой придурок; мне никогда не приходило в голову, что когда мы смотрим на фотографию спереди, глаза точно воспроизводят положение и вид линзы; эти вещи считаются само собой разумеющимися, и никому

Время рождается в глазах, это всем известно.

Нет ничего более комичного, чем серьезность, понимаемая как добродетель, которая должна предшествовать всей важной литературе.

Изредка бывает, что меня рвет зайчиком... это не повод краснеть и замыкаться в себе и ходить с закрытым ртом.

Чем больше книга похожа на опиумную трубку, тем больше читатель-китаец доволен ею и склонен обсуждать качество наркотика, а не его летаргический эффект.

Иногда я тосковал по кому-то, кто, как и я, не вполне приспособился к своему возрасту, а такого человека было трудно найти; но вскоре я обнаружил кошек, у которых я мог себе представить такое же сост

Я вам этого никогда раньше не описывал, не столько, я думаю, от неправдивости, сколько от того, что, просто естественно, не станешь объяснять людям в целом, что время от времени рвёт маленького кроли

Один из многих способов борьбы с нулевым уровнем, и один из лучших, состоит в том, чтобы фотографировать, занятие, к которому нужно приобщаться с самого раннего возраста, учить этому детей, так как о

Фантастика ломает корку видимости… что-то хватает нас за плечи, чтобы выбросить за пределы самих себя. Я всегда знал, что большие сюрпризы ждут нас там, где мы научились ничему не удивляться, то есть

Таинственное не пишется заглавными буквами, как полагают многие писатели, а всегда находится между ними, в промежутке.

Короткий рассказ опирается на те ценности, которые делают поэзию и джаз такими, какие они есть: напряжение, ритмы, внутренний ритм, в непредвиденное в предвиденных параметрах.