Что касается меня, то я злой: значит, мне нужны чужие страдания, чтобы существовать. Пламя. Пламя в их сердцах. Когда я совсем один, я угасаю.

Вот я и подумал: чтобы самое банальное даже стало приключением, надо (и этого достаточно) начать его пересказывать. Вот что дурит людей: человек всегда рассказывает сказки, он видит через них все, чт

Выбрать то или иное — значит в то же время утвердить ценность того, что мы выбираем, потому что мы никогда не можем выбрать зло. Мы всегда выбираем добро, и ничто не может быть хорошим для нас, не бу

Были дни, когда ты заглядывал в себя, в тайники своего сердца, и то, что ты там видел, заставляло тебя падать в обморок от ужаса. А потом, на следующий день, вы не знали, что с этим делать, вы не мог

И я тоже хотел быть. Это все, что я хотел; и это последнее слово. В основе всех этих, казавшихся безграничными, попыток я снова нахожу то же желание: изгнать из себя существование, избавить преходящи

Читать стихотворение в январе так же прекрасно, как гулять в июне.

Было бы намного лучше, если бы я мог только перестать думать. Мысли - самая скучная вещь. Тусклее, чем плоть. Они растягиваются, и им нет конца, и они оставляют забавный привкус во рту. Потом слова в

Для художника цвет, букет, звон ложки на блюдце — вещи высшей степени. Он останавливается на качестве звука или формы. Он постоянно возвращается к нему и очарован им.

Разве ты не чувствуешь то же самое? Когда я не могу видеть себя, даже прикасаясь к себе, мне интересно, существую ли я на самом деле.

Писатель должен отказаться от превращения себя в институт, даже если это происходит в самой почетной форме.

Я думаю, что в ведении дневника большая опасность: вы все преувеличиваете.

Это желание [писать] все-таки довольно странное и не лишено некоторой «трещиноватости».

Я думаю, что есть огромная разница между устной и письменной речью. Человек перечитывает написанное. Но читать можно медленно или быстро. Другими словами, вы не знаете, сколько времени вам придется п

Вы берете души за овощи... Садовник может решать, что будет с его морковью, но никто не может выбрать за нее благо других.

Столько пыток, кровопролития, обмана. Вы не можете заставить своих молодых людей практиковать пытки двадцать четыре часа в сутки и не рассчитывать на то, что заплатите за это цену.

Есть фотографы, которые призывают к войне, потому что они делают истории. Они ищут китайца, у которого больше китайского, чем у других, и в конечном итоге находят его. Они заставляют его принять типи

Возьмите [Стефана] Малларме. Я считаю его величайшим из французских поэтов, и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять его!

Человек оставлен на земле среди своих бесконечных обязанностей, без помощи, без какой-либо цели, кроме той, которую он ставит перед собой.

Я вдруг обнаружил, что отчуждение, эксплуатация человека человеком, недоедание, отодвинутое на задний план, метафизическое зло, являющееся роскошью.

Гладкие и улыбающиеся лица повсюду, но разруха в глазах.

Я возьму все: щипцы, расплавленный свинец, зубцы, удавки, все, что горит, все, что рвет, я хочу по-настоящему страдать. Лучше сотня укусов, лучше хлыст, купорос, чем это страдание в голове, этот приз

[Потеря абсолюта] в том смысле, что надо понимать «я больше не знаю, что делать со своей жизнью». Критики ошибались в значении этой фразы, видя в ней крик отчаяния, как у Симоны де Бовуара «Меня обма

В «Тошноте» я сожалел о том, что не полностью отдался этому делу. Я остался вне болезни моего героя, защищенный своим неврозом, который благодаря писанию дал мне счастье.

Но [ваше преступление] будет там, стократно отвергнутое, всегда там, волочащееся за вами. Тогда вы, наконец, узнаете, что совершили свою жизнь одним броском кости, раз и навсегда, и вам ничего не ост

Интеллектуалы не могут быть хорошими революционерами; они просто достаточно хороши, чтобы быть убийцами.

Я прошу [писателя] не игнорировать реальность и существующие фундаментальные проблемы. Мировой голод, атомная угроза, отчуждение человека, я удивляюсь, что они не окрашивают всю нашу литературу.

I said to myself, 'I want to die decently'.

Мы желаем свободы ради свободы в определенных обстоятельствах и через них. И в такой добровольной свободе мы обнаруживаем, что она полностью зависит от свободы других и что свобода других зависит от

Философия предстает перед некоторыми людьми как однородная среда: там рождаются и умирают мысли, там строятся системы, там они, в свою очередь, рушатся. Другие принимают философию за особое отношение