Но я слишком хорошо знала, что жалость не может быть основой, любовных отношений: под ее гнетом они задохнутся и увянут.

Наши фигуры, тщательно скопированные с полотен Фитцджеральда, никак не вписывались в тот точный, материальный и жестокий мир, на поверхности которого они держались благодаря работе и семье.

Я не могла сказать, что всюду вижу или, по крайней мере, хочу увидеть его машину, что я без конца начинаю набирать его номер телефона, но не доканчиваю, что, возвращаясь, я лихорадочно расспрашиваю ко

И я представила себе этот окончательный разрыв в виде письма Люку, изящного, благородного, объясняющего ему, что все кончено. Но письмо интересовало меня лишь в той мере, в какой его изящество и благо

Да что там, все женщины одинаковы. Никогда не чувствуют себя счастливыми. И всегда виноваты мы.

Куда более разумно всё-таки наделять какими-то качествами других, чем признавать свои недостатки.

В определенных случаях предпочитают даже самое худшее - лишь бы не быть заурядным, лишь бы не сделать того, что от тебя ждут.

В двадцать лет ещё можно позволить себе беспричинный смех.

«Смешно так говорить, но, кажется, я люблю тебя», - я не солгала, ответив ему в том же тоне: «И правда смешно, но я тоже тебя люблю».

Счастье - вещь ровная, без зарубок. Может быть, счастье для таких, как я, - это что-то вроде рассеянности.

Я думала: «Люк не любит меня», и сердце начинало глухо щемить. Я повторяла себе это и снова чувствовала боль, порой довольно острую. Тогда мне казалось, что какого-то успеха я достигла: раз я могу упр

Если бы я был способен хоть на что-нибудь, я бы полюбил тебя.

Временами ему сильно хотелось довести шефа до белого каления, да мешала лень.

- Простите, пожалуйста, - проговорил Симон. - Вот странно: я с самого утра всё время извиняюсь. Знаете, я думаю, что я просто ничтожество. Вернулся Роже с тремя стаканами и, услышав последние слова Си

Жестокость ее была как бы изнанкой грусти, нелепой потребностью отомстить тому, кто ничем этого не заслужил.

Грубость всегда выглядит некрасиво и глупо.

- Как мы спустимся к ним? Без всяких объяснений?
- Это единственный способ. Никогда не нужно ничего объяснять.

Иногда к ним присоединялся Жан со своей высокой Мартой, явно пугавшейся, будто неприличия, и самой Натали, и ее разговоров: по мнению Марты, женщине положено только слушать и молчать.

Вообще-то я сторонилась студентов университета, грубых, поглощенных собой и еще более того - собственной молодостью: они видели в ней источник для переживаний или повод для скуки.

Оба улыбались счастливой улыбкой. Это произвело на меня впечатление - счастье всегда было в моих глазах залогом правоты и удачи.

Достаточно причин, чтобы быть счастливой и молчать.

- Анна, я люблю вас, люблю вас одну. Вы мне верите?
- Не повторяйте мне этого так часто, я начинаю бояться.

- Я немного сержусь на вас и вашего отца... «Никогда ни о чем не думаю... ничего не умею... ничего не знаю». Вам нравится быть такой?
- Я себе не нравлюсь. Я себя не люблю и не стремлюсь любить.

Сирил шагнул ко мне, положил руку ко мне на плечо. Я посмотрела на него - я никогда его не любила. Он казался мне славным, привлекательным, я любила наслаждение, которое он мне дарил, но он мне не нуж

Символы человек создает себе сам, когда у него плохи дела.

Он хотел сказать Жозе: «Вы нужны мне», что было бы правдой, но ровно ничего не меняло. Когда он говорил с ней о любви, она рассуждала о быстротечности чувств. «Через год или через два месяца ты разлюб

Жить, в конце концов, значило устраиваться как-нибудь так, чтобы быть максимально довольным. Но и это не так легко.

Лучше быть счастливой или несчастной, чем вообще ничего.

Должно быть, смерть - это всего лишь голубоватый туман, нетрудное падение в провал.