Перед Моцартом всякое честолюбие превращается в отчаяние.

Эта суровая, аскетическая музыка, спокойная и горизонтальная, как линия океана, монотонная в силу своей безмятежности, античувственная и вместе с тем настолько напряженная в своей созерцательности, ч

Музыкальные идеи возникали у меня в голове, как стая бабочек, и все, что мне нужно было сделать, это протянуть руку, чтобы поймать их.

Бах — родосский колосс, под которым проходят и будут проходить все музыканты. Моцарт — самый красивый, Россини — самый блестящий, но Бах — самый всеобъемлющий: он сказал все, что можно было сказать.

Кто достиг крайних пределов масштаба с такой же непогрешимой точностью, одинаково остерегаясь от ложной утонченности искусственной элегантности и грубости ложной силы? Кто лучше знает, как вдохнуть т

Если бы вся музыка, написанная со времен Баха, была утеряна, ее можно было бы реконструировать на фундаменте, заложенном Бахом.

Одна только истина составляет жизнь слова, науки, искусства.

Свобода есть не что иное, как сознательное и добровольное подчинение неизменным истинам.