Элизабет Трасс , анекдоты

НитхинолБольшой текст, но того стоитКогда-нибудь водочка кончается. Вместе с ней кончаются денежки. Вместе сними кончается здоровье и, в общем-то, вселенная. Потому чтонепохмеленный алкаш и эта самая, получается, непохмеленная вселенная ниразу друг друга не понимают. Ну, вот как отторжение. Антагонизм.Неприятие. Два одноименных полюса магнита - вместе им не сойтись.Видели, да? Кабинет физики, два магнита - один сине-красный. Второй...тоже сине-красный. Если две подковы разноцветно приложить - будеттяжелый железный чмок и овал. А если одноцветно приложить - будет... дани хрена не будет. Две подковы будут скользить в воздухе, испытываяперманентную неприязнь друг к другу, и даже если ты их по дури своейврожденной соприкоснул - толку от этого будет ровно ноль, потому что эточисто видимость. Сине-красного овала не получится. Получится однаподкова. И еще одна. И ни хрена больше. А вот если повернуть однуподкову вокруг оси... оооо!Алкаш похож на такую, еще не повернутую как надо подкову. Все, что унего есть осмысленного - это неприязнь. Мира, блядь, солнца, воздуха,людей (всех, без исключения), всех животных, растений, всего живого инеживого - скопом.Алкаш никого не любит. А не потому, что он злой. Ему НЕЧЕМ любить. Да,вот так вот. Нечем. Вот у вас есть, чем любить? А у него нету.Непохмеленное сердце - это страшно. Оно не умеет любить. Оно даже словатакого не знает - "любовь". Кака така любовь? Нету такого слова...Поэтому - похмеляться - надо. Нет. Вот так: НАДО. Вот я еще раз - встаюна табурет и ору в потолок "НАДО"!Но нечем...А надо...А нечем...Тьфу!Много-много лет назад... Дядя Витя, который, по большому счету, дядеймне не являлся, но значился в каких-то туманных родственниках откровеннозабомжевал и положил на социалистическое общество хуй. Тогда такоеобщество еще было. Или делало вид, что было.В общем - это было тогда, когда в кодексе была такая статья затунеядство. Это не значит, что тунеядец ничего не делал. Если бы он неделал, он бы просто умер с голоду. Дядя Витя сдавал стеклотару ивременами чего-то разгружал. Но с точки зрения участкового онбездельничал нагло и противозаконно... А это разные перпендикуляры,опущенные, как ни странно, из одной точки.Странность заключалась в том, что, например, другой туманный родственникза всю жизнь палец о палец не ударил, мирно просидев в бюро пропусков накаком-то заводе. Для социалистического общества он не сделал не простонихуя, а абсолютно нихуя. Он только жрал, спал у себя в кабинетике,ставил изредка печати и чего-то там подписывал. Тем не менее, участковыйсчитал его примером для подражания, а дядю Витю - нет. Потому что дядяВитя, хоть и работал, но делал это противозаконно, то есть - вроде какне делал вовсе. А пропускник, хоть и бездельничал, но делал это охуетькак легитимно и оттого был уважаемым человеком.В общем, дядя Витя стал почти классическим бомжиком. Почти - потому чтокак бы угол у него как бы был. И даже прописка. Но он совершенно нехотел ни строить социализм, ни даже жить как все нормальные советскиелюди - в квартире. А хотел он сдавать стеклотару, регулярно выпивать,петь протяжные песни, а жить - где придется. Ну, каждому свой пенициллин- чего уж. Хочет человек. Ничего не попишешь. Бессильны оказалась властьи общество. Диоген дядя Витя сказал - пошли вы все в жопу и переселилсяна берег самой забавной реки в мире. Она протекала прямо поперек городаи единственное, чего там не было - это чистой воды. Остальное там было.Включая тела уже улетевших на небо диогенов. Летом, часть весны и частьосени там было довольно сносно. Остальные мерзкие времена года там былоневыносимо, и дядя Витя переселялся на теплотрассу. Она проходила погороду, иногда под землей, иногда над, и, в общем, обеспечивала сноснуютемпературу. Надо было только снять слой стеклоткани, пару слоевстекловаты и обнажить горячее тело трубы. Обняв ее, можно было спать ине думать о смысле жизни. Или думать, но очень эдак лениво и безвыводов. Как бы - отстраненно. Абстрактно, я бы даже сказал. Ну, типа,"я и энтропия вселенной". Предисловие к первому изданию.Но - то зимой. Зимой вообще существовать неуютно. Бодрит, конечно, нонеуютно. А я про лето. Дядя Витя летом на речке этой дневал и ночевал. Ивот как-то я иду (мальчик, яйца еще не волосатые, в руках удочка) поберегу. Взрослые, степенные рыбаки, конечно, тут отродясь рыбу неловили, потому что она (рыба) тут тоже бомж и вид соответствующий. Номальчику одиннадцати лет на это насрать. Рыба - она не для ухи. Она длядуши. Иду. Вижу - сидит на берегу дядя Витя. По правую руку от негостоит пластмассовая бутыль откровенно синего цвета. А по левую - простостеклотара с мутной водой из речки. Дядя Витя меня не видел. Он потерруки. Взял пластмассовую бутыль прямоугольного, как оказалось, сечения имедленно открутил пробочку. При этом он ясными глазами смотрел вперед идумал, само собой, о смысле и тщете всего сущего. А о чем же еще?Странные вы вопросы задаете, товарищи... Потом он поднес бутыль сжидкостью купоросного цвета ко рту и... не стал пить. Он понюхалгорлышко. Смысл сего действия я узнал много позже. Уже когда сам сталбухать не по-детски. А тогда я подумал, что дядя, так сказать,наслаждается букетом. Потом дядя отхлебнул глоточек и покатал этот самыйглоточек у себя во рту. Небритые щеки его забавно надувались при этом.Ясные глаза его были сосредоточены, как никогда.Вот, кстати... Почему, когда пишут об алкоголиках, всегда у них мутныеглаза? Ну что за хрень? Какие такие мутные? Это ж, блядь, катаракта,натуралисты вы хреновы. Где ж глаза мутные бывают? Вот у собаки моейбыли мутные глаза и даже белым все на хуй затянуло, как в фильме ужасов.Так там понятно. Токсоплазмоз, помутнение. Я ей стекловидное тело кололдве недели. И стали глаза опять - что солнышко. Карие такие светящиесяглаза. Так то - болезнь. А у алкаша откуда, на хуй, болезнь?Вы вообще видели больного алкоголика? Ну, покалеченного - бывает. Ссиняком - святое дело. С тросточкой, когда ножку подвернет - да. Это жобраз жизни! К болезням он никакого отношения не имеет. Дядя Витя, годовтак через десяток, умер здоровым, как свежеимпортированный апельсин. Навскрытии у него, кроме слегка раздутой печени (еще бы!) вообще ничего ненашли. Идеальный трупик. Блядь, для анатомического театра. Жира - ноль.Ну, чисто указкой показать - вот, типа, тут должен быть жир и даже вотего немного есть. А в целом, товарищи студенты, жир нутряной намзавсегда мешает, потому что ни хрена, я извиняюсь, из-за него не видно.А вот у этого, я извиняюсь, индивидуума, жир присутствует, нономинально. Следы. Видите, какой натюрморт. Печень, хе-хе, конечно, нефонтан. А в остальном - весьма, весьма милый труперс.Но в тот летний день дядя Витя труперсом не был. Он катал во ртуглоточек синей жидкости и ясными глазами смотрел ВНУТРЬ себя. То есть -окружающие красоты его интересовали мало. Ну, то есть, вообще. Ну, какбудто нет ничего и никого, и никогда не было. Так примерно пробуютконьяк знаменитые дегустаторы. Причем - язык-то длинный. На кончике -один вкус, на середине - другой. А вкус есть еще и на боковой сторонеязыка. В общем - пока дегустатор глоток по языку погоняет - времениого-го сколько пройдет. А еще ж послевкусие. Это когда коньяк ужевпитался, и его как бы нет. А тень вкуса осталась. Такая резная, как отклена или от сирени в полдень. Пятна солнечные в тебя впитываются, вкожу, в волосы, в одежду, если совсем, конечно, под крону не залезешь.Тогда хрен тебе, а не резную тень. Вот у дегустатора, значит, на языкетакая резная тень. Как бы ее нет. А как бы и есть.Дядя Витя в дегустатора недолго играл. Ясные глаза вдруг стали смотретьвперед, куда надо, и заморгали, и стали конкретными, как у киллера.После чего он выдохнул и непитейную эту ни разу синеву (ровно половину)залил в себя. Запил мутной речной водой (ровно половина из стеклотары) итогда уже, крякнув, вдохнул. Зрелище - класс! То есть, меня передернуло.Я удочку выронил. Ну и, само собой, дядя Витя меня увидел.- А, юнга, ептыть! - обрадовался моряк дальнего плавания. Он на ТОФе служил и гордился этим необычайно. Положа руку на сердце - не было у него в жизни ничего лучше. Значимей. Конкретней. Полезней. И для себя. И для социалистического, мать его, общества в целом.Ну, перекинулся я с туманным родственничком парой ничего не значащихфраз и пошел дальше удочкой размахивать. А дядя Витя остался. Созерцать.Размышлять. Переваривать. Жара. Июль. Каникулы. У меня - школьные. Удяди Вити - вечные. Он больше никогда не работал. Ну, по закону. Потрудовой книжке. За трудодни там, или за оклад. Никогда. Стеклотару -да. Сдавал. Находил где попало, и сдавал. Разгружал чего-то. Получалденежки и тут же их пропивал.Что, скажете - зря прожил жизнь дядя Витя? А ведь, знаете, и я таккогда-то думал. Вот так вот жестко считал - зря жизнь прожил туманныймой родственничек. Даже не жестко считал - жестоко. Мудак. Это я просебя. Мудак и есть. Ни одна жизнь зря не проживается. А уж тем более -человека, никогда никого не обидевшего. А уж тем более, тем паче -человека, отслужившего 4 года на ТОФ. Вечная ему память.А?Как умер? Да никак. И не умирал даже специально и подвигов никаких несовершал. Вот, как я уже рассказывал, шла через весь город теплотрасса.- 30 мороз. И где-то авария. Хрен его знает - где там авария - городбольшой. Узел какой-то вымерз на хрен. Оно и понятно. В - 15 аварии неслучаются. Повода нет физического. А в -30 - сплошь и рядом. И вотвылетает этот узел на хрен и возникает серьезная опасность всему городу.Дядя Витя спит, обняв трубу, и созерцает. А Советского Союза уже нет.Партии нет. Вообще - кого ебать непонятно, а главное - кто будет ебатьза аварию - тоже непонятно. В советское время сразу бы нашли. А тут нет.Пока разбирались - еще сигнал. Где-то что-то еще раз перемерзло, ужеразбираться совсем некогда. И кто уж приказ дал - не знаю, но отоплениевыключают и экстренно воду сливают. Труба, которая завсегда всю зимугорячая была - вмиг похолодела, задубела даже. И к ней, созерцая имедитируя, приморозился к утру дядя Витя. Ну, мук он никаких неиспытывал. Не орал и не требовал к себе санитарок. Замерз просто и все.

Поделитесь