РЫЦАРЬ И УЗНИК МУЗЫ ПО ИМЕНИ КЛИО

14 апреля 1859 года. Санкт - Петербург - 24 января 1919 года. Петроград. Трубецкой бастион Петропавловской крепости. (нов. стиль.)

1.

14 апреля 1859 года, в три часа тридцать пять минут пополудни, пушечный салют в триста один выстрел возвестил жителям столицы Империи Российской, Царского села и окрестностей о рождении еще одного члена Венценосной романовской семьи.

У Великого князя Михаила Николаевича, брата Александра Второго, родился первенец, которого при крещении нарекли Николаем, в честь деда - императора, Николая Первого. Ветвь Великих князей романовской крови, носившая родовое название: «Михайловичей» счастливо продолжилась, получив в наследники крупного малыша : рост – шестьдесят сантиметров. Его крестными и восприемниками был сплошь высокородные, царственные особы, блестящий круг, с почти ничего не говорящими теперь нам, потомкам, именами.. Со стороны отца: дядя – Император Александр Второй, Вдовствующая Императрица – бабушка Александра Феодоровна, а со стороны матери – ее брат, Баденский герцог Вильгельм – Людвиг и ее сестра, принцесса Мария Лейнингенская.

Блистательное окружение ко многому обязывало, едва ли не с самого младенчества. Но маленький Николенька был больше похож на обычного ребенка: подвижный, развитой, не по годам, ранимый и впечатлительный, сильно привязанный к матери, которую видел очень редко.

Впрочем, о становлении характера молодого Романова - чуть позже, а пока:- два слова о родителях Николая Михайловича.

Отец его, брат и сын венценосцев Российских, Великий князь Михаил Николаевич Романов занимал в империи высокие государственные посты: генерал – фельдцейхмейстер* ( * командующий войсками артиллерии – С. М.), генерал – фельдмаршал, наместник Его Императорского Величества на Кавказе, главнокомандующий Кавказской армии, председатель Государственного совета страны.

2.

Человек огромного роста, незаурядного ума, до мозга костей военный и администратор, а вне службы - добродушный и хлебосольный отец большого семейства*, (*Кроме Николая - первенца впоследствии родились в семье еще шестеро детей. – С. М.) Великий князь Михаил всецело находился под обаянием и властью своей жены, Ольги Феодоровны, урожденной принцессы Цецилии – Августы Баденской.

Государственный секретарь А. А. Половцов, по долгу службы каждый день являвшийся на доклад к Великому князю Михаилу и наблюдавший изнутри жизнь семьи, вспоминал об Ольге Феодоровне, задававший тон и традиции, стиль общения в доме в «Михайловской даче» - резиденциях Великого князя в Петербурге и на Кавказе :

«Принадлежа к Баденской фамилии, выйдя весьма молодою замуж за русского великого князя, поселяясь в Тифлисе, где она поистине царствовала восемнадцать лет; найдя в муже лишь послушного исполнителя ее велений, но ни в коем случае не руководителя своих действий, при чрезвычайно остром природном уме, и при отсутствии солидного образования, при довольно естественном в таких условиях равнодушии к окружавшей ее среде, Ольга Феодоровна возбудила против себя почти всеобщее нерасположение. Никакого зла она, разумеется, намеренно - не делала, но будучи весьма невоздержанна в своих оценках и словах, она естественным образом делала себе врагов из людей высшего общества, у которых почти всегда интересы личного самолюбия стоят выше всего остального… Будучи равнодушна к мнению толпы, Ольга Феодоровна не давала себе труда прикрыть это равнодушие какими – либо фразами, а постоянно заявляла, что всю теплоту чувств своих сосредотачивает лишь на семье и друзьях..»

Но и с друзьями выходило плохо. В большом кругу романовской семьи Ольгу Феодоровну немного побаивались за злоязычие, неукротимость нрава, пренебрежение к чужому мнению. Впрочем, ей часто и прощалось многое за то, что в острые, критические моменты она всегда находилась рядом с мужем, и делала все для того, чтобы поддерживать его высокий моральный авторитет среди всей императорской фамилии!

Тот же А. А. Половцов отдавал должное природному уму и интуиции Великой княгини. Он писал: «С самого поступления моего на должность государственного секретаря я, после первых с ней разговоров, получил ее расположение: она поняла, что я могу быть полезен ее мужу и стала меня поддерживать, иногда наперекор ему самому..»

Ольга Федоровна часто сопровождала мужа в его инспекторских поездок по Кавказу, что было весьма необычно для женщины в то время. Единственная из всех дам огромной романовской семьи Великая княгиня Ольга Феодоровна не занималась никогда специально благотворительностью – из духа противоречия, считая все это «дамским баловством», но ее большие балы и приемы в Тифлисе неизменно посещались всеми и вся, оставляя впечатления, странные, двойственные: смешанные с восхищением, смущением и недоумением: слишком много острот царило на этих приемах, острот, не всегда справедливых и уместных, даже воздух от них густел! Если же на балу или рауте работал все же какой нибудь благотворительный базар, то об успехе своей деятельности дамы, председательствующие там, никому особо не распространялись, а Ольга Феодоровна мимо них проходила неизменно брезгливо щурясь..

Она ничего не покупала на таких базарах, но часто неизвестные, галантные офицеры оплачивали самые дорогие безделушки не принимая из уст дам – распорядительниц благодарностей и не называя своих фамилий. Безделушки: куклы, шали, шкатулки, кружева неизменно находили свое место в покоях «повелительницы Кавказа» , а огромные суммы - в казне тифлисских столовых и лазаретов для бедных и солдат.

Весь секрет Ольги Феодоровны, конечно « был «шит белыми нитками», но дамы - благотворительницы трепетали перед нею, не смея рассыпаться в комплиментах - вслух, зная, что высмеет язвительно, а за глаза, меж собой, называли великую княгиню «особой хитрою, беспринципною и себе на уме». Что же, может быть, основания для того и имелись…

3.

Детей своих Ольга Федоровна и Михаил Николаевич воспитывали строго, по - спартански, без излишнего баловства. Николай Михайлович вспоминал позднее, что воспитание это «больше напоминало прохождение боевой службы на фоне прекрасной кавказской природы»: вставали рано, брали прохладную ванну, скромно завтракали и чуть ли не до самого полудня вместе с наставниками – строгими и придирчивыми, - то уходили в горы, в поход. за новыми экземплярами для коллекций трав и насекомых, то без устали упражнялись в верховой езде, то в искусстве владения саблей.

Программа, составленная строгими наставниками, дававшими каждый день подробный отчет матери или отцу, была весьма обширна, почти что уникальна: языки, включая не только европейские, но и древнюю латынь, ботанику, химию, основы филологии и истории искусства, библиотечного дела или, например, истории флота, нумизматики, воздухоплавания . Всем этим пылко увлекались сыновья Михаила Николаевича: Николай, Александр, Сергей, Георгий, Михаил…

Но беспокойная духом и требовательно – самолюбивая Ольга Феодоровна была не особенно довольна образованием и светскими манерами своих сыновей, она всегда чувствовала, что детям не хватало ее пристального материнского внимания, недостаток которого очень остро ощущался любимцем ее - Николенькой.

Во время частых отъездов матери он почти ежедневно писал ей. Письма, полудетские, дышащие наивной прелестью, отчаянием от разлуки с матерью, в то же время указывают на натуру пылкую, ранимую, чрезвычайно богато одаренную эмоционально, подобно взрослому человеку.

В одном из писем Николенька сообщает матери, что просил отворить двери ее апартаментов, чтобы он погладить руками, какой нибудь предмет, безделушку, вдохнуть аромат цветов, любимых матерью, ее духов, ее пудры…. «Мне все чаще не верится, что ты уехала! – с горечью восклицает мальчик, не в силах побороть свою тоску.

И в другом письме: « Я вчера вечером именно очень плакал.. Я плакал оттого, что тебя нет, бываешь не совсем умен и нельзя сейчас все тебе сказать, а письмо очень долго идет. Пожалуйста, МамА, приезжай поскорее назад; все будет опять гораздо лучше».. Виноватый, смиренный тон в последних строках вызван тем, что шаловливый непоседа, часто, напроказив, остро чувствовал свою неправоту и раскаивался с горячей непосредственностью чистого, любящего сердца.

Письма маленького князя буквально наполнены «признаниями души». Он рассказывает матери, как проводит день, что читает, о чем думает, открывает перед нею весь свой , пока еще светлый, хрупкий, солнечный детский мир, в котором две наилучшие добродетели – невинная веселость и беспредельная потребность любви были единственными потребностями жизни! За его любознательность и трудолюбие, веселость нрава и живость в семье его называли ласково «Бимбо» , в честь героя детской сказки Киплинга, мамонтенка, у которого от любознательности вырос длинный нос – хобот.

Все увлечения и стремления любимца – «Бимбо» находили неизменно горячий отклик в сердце матери, она поощряла их, дарила сыну интересующие его книги, альбомы, всяческие приспособления для занятий энтомологией и ботаникой. В саду при дворце кавказского наместника в Тифлисе именно по ее желанию разводили редкие виды растений и завозили диковинных птиц из разных краев, за которыми маленький Николенька мог наблюдать часами совершенно не шелохнувшись. Он записывал и зарисовывал свои наблюдения в альбомы, показывая их родителям..

4.

Справедливости ради надо сказать, что и вечно занятой отец всячески одобрял занятия сына естественными науками, с годами все более принимающими характер глубоких научных исследований, и гордился, так же как и мать, что юный Великий князь за ряд публикаций в научных журналах Европы был уже в 18 лет избран членом Французского энтомологического общества.

Юный естествоиспытатель много путешествовал, (Испания , Швейцария, острова Тенерифе, Франция, Италия.) и успешно сотрудничал с видными учеными в те годы в области энтомологии: Г. Е. Грум - Гржимайло, С.И. Алифераки, Г. И. Сиверсом. Последний позже стал его научным секретарем, и, по завещанию, должен был унаследовать обширную энтомологическую коллекцию Великого Князя. Вышло – иначе, но об этом – позднее.

В 1879 году, вскоре после окончания русско – турецкой войны, где Николай Михайлович получил свое первое боевое крещение в чине подпоручика, а потом штабс – капитана и командира взвода, кавалера ордена св. Станислава 4 – ой степени за личную храбрость; - Великий князь рядовым участником отправляется в экспедицию по изучению фауны и флоры Средней Азии, возглавляемую известным тогда геологом И. В. Мушкетовым. Вернувшись из экспедиции, он усиленно продолжает свои исследования по энтомологии Кавказа, собрав громаднейшую коллекцию в 25 тысяч бабочек , и самостоятельно открыв три бабочки, неизвестных ранее науке. Одну из этих бабочек* (* точнее, ее подвид) он окрестит по латыни: « Collas Olga Romanof», дав ей имя обожаемой матушки, которой к тому времени уже не было в живых.

5.

Под редакцией Николая Михайловича Романова в 1891 – 92 году выходит прекрасно иллюстрированное девятитомное издание «Мемуары о чешуекрылых.», уникальное и по сию пору, а сам Великий князь становится почетным председателем Императорского Русского Географического общества.

Страсть к наукам и путешествиям почти не мешает князю – ученому делать успешную карьеру офицера, хотя военным Николай Михайлович становится тоже только в память горячего желания матери, жаждущей видеть его продолжателем традиций царственного рода и дела отца.

Он успешно оканчивает Пажеский корпус, Кавалерийскую школу и Академию Генерального штаба* (*в 1885. году.) Послужной список Н. М. Романова достаточно пространен, но место службы почти всегда одно и то же: Кавказская армия, где он дослужился до высших командных должностей.

В1894 году Николай Михайлович, отслужив ряд лет флигель – адъютантом императора Николая Второго в Санкт – Петербурге, неожиданно получает в командование 16 – ый Гренадерский Мингрельский полк. Он испытывает душевный восторг от этого назначения и гордость. На смотре полка обращается к солдатам и офицерам с прочувствованной речью, в которой были такие слова:

«Ребята, я счастлив, что получил Ваш старый боевой полк. Смолоду я привык любить и уважать доблестную кавказскую армию, в ряды которой я несказанно рад вернуться.!»

Вскоре Николай Михайлович был произведен уже в генерал – майоры, что расценивалось, прежде всего, как свидетельство и признание его способностей и успешной деятельности в качестве полкового командира, а не как Высочайшая протекция.

Самым большим достижением в довольно серьезной военной карьере Николая Михайловича следует считать его назначение в 1897 году командующим знаменитой Кавказской Гренадерской дивизией, как назвал ее в поздравлении сыну Великий князь Михаил Николаевич – «первой по назначению во всей нашей доблестной армии».

Эта должность была последней в послужном списке Великого князя . Свое военное поприще он покидает в 1901 году, в чине генерал – лейтенанта, а уже в 1903 – ем назначается генерал – адъютантом в свиту своего кузена – императора Николая Второго. Почетная должность, но скучная, согласитесь. Лакировать подошвами военных сапог дворцовый паркет!

Николая Михайловича и современники и историки часто называли (и называют до сих пор!) «фрондером, представителем оппозиции «романовского крыла», приводя в пример его шутливые эскапады, сидение на гауптвахте, (за свое собственное непочтение к офицерскому уставу – проехал как - то в пролетке, в расстегнутом мундире, без головного убора, с сигарой в зубах, - встреченные по пути офицеры не смогли даже отдать честь! - о чем немедля стало известно строгому Государю – дядюшке Александру Третьему, вот и пострадал!) его резкие высказывания в адрес Императрицы Александры Феодоровны после 1914 года, его письмо к Николаю Второму, но мало кто знает, что зубоскал, шутник и фрондер, всерьез мечтал стать наместником Кавказа, никогда не покидать до страсти любимый край! Любимый с самого детства, с того момента, как помнил себя. И кто знает, стань Николай Михайлович генерал – губернатором Кавказским, может быть, сложилась бы его судьба немного иначе.. Энтомология бы потеряла замечательного ученого - естествоиспытателя, страстного коллекционера, история - своего самого преданного рыцаря. Кстати, все более и более увлекаясь этой странной дамой – историей, Николай Михайлович огромное количество времени своего в заграничных ежегодных вояжах, проводил, усердно работая в архивах и библиотеках Мюнхена, Парижа, Флоренции, Берлина. Одновременно он неустанно коллекционировал произведения искусства, антиквариат, живопись, отдавая предпочтение - портрету, более того – его миниатюрному воспроизведению.

Николай Михайлович писал Николаю Второму в полушутливом личном послании, как бы заранее распоряжаясь своим имуществом: «Всю мою коллекцию портретов, миниатюр и гравюр я хочу завещать музею Императора Александра Третьего; как есть «Лобановская комната»* (* комната в Русском Музее с собранием старины из коллекции князя А. Б. Лобанова -Ростовского – С. М.) так, может быть, ты разрешишь после моей смерти, и комнату для коллекции покойного «Бимбо».»

Грустный юмор, немного странный и немного - провидческий, будто угадывал Николай Михайлович и свою собственную Судьбу и судьбу своих знаменитых коллекций!

6.

Но, может быть, грусть Великого князя была вполне естественна для одинокого человека, не имеющего семьи и нет в ней вовсе никакого предугадывания? Его личная судьба была очень запутанна и сложна, несмотря на кажущуюся простоту и аскезу внешне.

Он был влюблен и не однажды. Впервые, еще в юности, надолго и пылко влюбился в свою кузину, принцессу Викторию Баденскую, ставшую впоследствии королеву Швеции, но строгий запрет православной церкви на браки между близкими родственниками не дал молодым людям надежды обрести счастье в совместной жизни. Они встречались несколько раз в Италии, уже в бытность Виктории шведской монархиней, но с годами пылкость чувства угасла, осталась только теплая дружеская привязанность с ее стороны. А с его? В семье знали, что горечь этой любви оставила в душе впечатлительного «Бимбо» слишком глубокий след, чтобы он мог еще раз всерьез подумать о брачных узах, хотя и выражал готовность жениться из династических соображений на той, которую укажут родители. Родители – не указывали, не желая вмешиваться в судьбу сына, бередить раны.

Однажды Великий князь написал - таки отцу из очередного своего парижского вояжа, что правнучка французского герцога Филиппа Орлеанского - Эгалите - Амелия не прочь стать его женою. Но.. И здесь опять помешало вероисповедание претендентки, увы! А потом.. Потом Николай Михайлович встретил княгиню Елену Михайловну Барятинскую, супругу адъютанта своего отца, князя А.В. Барятинского, и - потерял голову!

Княгиня Елена Михайловна, опытная светская львица, чье имя годами не сходило и со страниц столичных газет и … с уст «злоречивого бомонда обеих столиц», жила в разъезде с мужем, одна воспитывая тяжелобольного сына.

Вскоре ее имя тихо исчезло с газетных полос светской хроники и стало прочно связываться с именем Великого князя Николая Михайловича. Они всюду появлялись вместе, дружили с одними и теми же людьми, читали одни и те же книги, даже художников любили одних и тех же! В своем Петергофском дворце княгиня Барятинская – Великий князь называл ее просто – Nelly - собрала уникальную западноевропейской портретной живописи, в которой было около десятка портретов кисти Ф. Винтерхальтера.* (*разграблена во время октябрьского вихря 1917 года – С. М.) Николай Михайлович был очень предан княгине Елене Михайловне, но отношения между ними были несколько странными: даже после того, как княгиня овдовела и могла уже, фактически, стать хотя бы морганатическою супругою Великого князя, она не сделала никаких шагов для того, чтобы изменить свою судьбу и судьбу любимого ею страстно человека! То ли из боязни занять в его сердце недостаточно много места, ведь на первом всегда были - коллекции и научные изыскания -, то ли - оттого, что ее в ее собственном сердце всепоглощающая любовь к единственному сыну занимала слишком большое пространство? Никто не может здесь ни о чем судить.

Николай Михайлович не стал ни к чему принуждать княгиню, ни в чем никогда ее не упрекнул, и лишь в своем горьком, исповедальном разговоре с Л. Н. Толстым сказал однажды, что «истинных минут счастья в его жизни было, на самом деле, слишком мало!»

Он завещал вернуть княгине Барятинской после своей смерти все ее вещи и подарки, и даже – письма, но этот пункт завещания также не был исполнен: князь пережил любимую женщину на целых пять лет!

После смерти своего сына в 1910 году, княгиня Барятинская долго болела, жила замкнуто, уединенно, поблизости от Михайловского дворца Великого князя, и не принимала почти никого, кроме него и близких родных. Княгиня скончалась 26 марта 1914 года. Николай Михайлович сделал об этом лаконичную пометку на последнем листке письма княгине к нему и в тот же день приказал переплести свою личную с нею переписку в красивый альбом с тяжелыми золотистыми застежками. В нем более тысячи писем. Разумеется, он - не издан и тихо пылится в архивах, ожидая своего часа..

7.

В таких же пыльных архивах работал и сам Николай Михайлович, все более и более отходя душою в сторону исторических исследований. Путь его «к сердцу Музы Клио» был довольно неожиданный, на первый взгляд.

Императорское Русское Историческое общество предложило Великому князю составить некоторые биографии для «Русского Биографического словаря». В числе прочих были и князья Долгорукие, о которых никто никогда не писал, в виду недостатка фактического материала. Николай Михайлович увлекся работой, отыскал новые документы, но представленный им труд оказался настолько обширен, что более походил на самостоятельное историческое исследование – монографию. По рекомендации Н. К. Шильдера и Е. С. Шумигорского – признанных ученых – историков того времени - Николай Михайлович отважился издать свои биографические очерки отдельной книгой.

Как писал он сам: « Я долго колебался не желая рисковать выступать на арену в печать, но, в конце концов, решился.» Так и родился историк Николай Романов.

В 1901 году, после выхода в свет первого труда «О Долгоруких, сподвижниках Александра Первого в первые годы его царствования» читающая Россия получает одну за другою, имеющие совершенно невероятный успех, исторические публикации Великого князя. Вот названия некоторых из них:: «Граф Павел Александрович Строганов (1774 – 1817). Историческое исследование эпохи Александра Первого» т. 1 – 3. СПб. 1903 г.

«Дипломатические отношения России и Франции по донесениям императоров Александра и Наполеона. 1808 – 1812 годы. Т 1 -7. СПб. 1905 – 1914 годы.

Как видно из вышеперечисленного, основное внимание автора занимала эпоха Александра Первого, феномен его личности, его сподвижники и недруги, оценка либеральных дерзаний молодого императора, которые рассматривались Николаем Михайловичем в свете его собственных политических взглядов о необходимости преобразований в России.. Он кропотливо и долго собирал коллекцию книг, вещей и документов, связанных с императором Александром Первым, его временем. В этом ему деятельно помогали другие члены семьи Романовых, часто вместо именинных подарков преподнося какие либо редкости: документы, письма, книги, вещи. В частности, Великая княгиня Елизавета Феодоровна Романова (Элла) подарила Николаю Михайловичу медальон с локоном волос Александра Первого и крохотную табакерку с портретом императрицы Елизаветы Алексеевны внутри а также - копии писем Государыни Элизы к ее матери, герцогине Баденской, и мужу – императору Александру..

Вообще же, привилегированное положение Н. М. Романова в обществе открывало ему неограниченный доступ в архивы и частные коллекции не только в России , но и в Европе. Например, во время работы над биографией Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны в трех томах, согласно перечню используемых работ, Николай Михайлович неоднократно обращался в богатейшую библиотеку Зимнего дворца, собранную несколькими поколениями Императоров российских, в архивы Берлина, Бадена, Дармштадта и Карлсруэ – родины Елизаветы Алексеевны. Сохранились его письма директору карлсруйского архива Г. Обзеру и библиотекарю Р. Гримму, к которым он обращается по вопросам приобретения копий или подлинников писем императрицы к ее сестре, маркграфине Амалии Баденской, к близким и друзьям. Трехтомный труд -«жизнеописание» Елизаветы Романовой, созданное на основе ее переписки и дневниковых записей, до сих пор фундаментально для историков и архивистов и имеет непреходящую художественную ценность!

Работа над биографией самой загадочной Императрицы в истории России была очень кропотливой. Первые ее результаты Николай Михайлович изложил в специальном докладе на заседании Императорского общества, приуроченного к столетней годовщине убийства Павла Первого – 11 марта 1901 года. Основная же работа над книгой – трехтомником была завершена только в конце 1908 - го года и в феврале 1909 - го она, наконец, вышла в свет, вызвав огромный интерес как к личности ее героини, так и к личности самого историка, чье чарующее обаяние распространилось на страницы его труда.

Николай Михайлович получил большое число откликов от благодарных читателей и историков - профессионалов. Его увлекательная, интереснейшая работа была чрезвычайно высоко оценена Е. С. Шумигорским, П. Бартеневым, М. Н. Соколовским и многими другими деятелями исторической науки и ценителями старины.

Брат Михаил Михайлович восторженно писал автору из Англии: «Я читаю с большим интересом и увлечением Твое издание про Императрицу Елисавету Алексеевну и отдаю Тебе полный долг, что это – идеально написано!»* (*сохранена орфография автора письма и нормы старинного произношения. – С. М.)

А вот интересный отклик графини Ирины Васильевны Воронцовой – Дашковой, урожденной Нарышкиной: «Милый Николай Михайлович, - писала она. – Возвращаю Вам с благодарностью Елизавету Алексеевну. Как проснулась сегодня утром, первым делом занялась этим чтением. Очень интересно, скажу больше, эта история трогает. Я нахожу Вашу психологию Елизаветы Алексеевны логичной и правдоподобной.. Крайне интересно. Думалось ли ей тогда, то есть сто лет назад, что найдется такой внучатый племянник, который выведет на свет божий ее личность, характер, внутреннюю жизнь! Я понимаю, что можно пристраститься к историческим исследованиям. Воскрешать забытые или неизвестные характеры, целые миры, что может быть увлекательнее?!»

9.

Увлекательнее этого оказался только сбор материалов для фундаментального издания, затеянного Великим князем. Оно называлось:« Русские портреты XVIII и XIX столетий». Малоизвестное и до сих пор широкой публике, но - незаменимое для искусствоведа или историка издание, совершенно не имеет аналогов в мировой истории искусствоведения! Это – огромная иконография отечественной истории. Перед читателем с ее страниц предстают портреты виднейших деятелей эпохи, знати и государственных мужей, царей и сенаторов, деятелей культуры и церкви, оживленные мастерски биографическими очерками, автором многих из которых был сам Николай Михайлович. «Драгоценным материалом истории» назовет их впоследствии Л. Н. Толстой, многие годы с увлечением общавшийся с Великим князем, приглашавший его к себе в Ясную Поляну, ведущий с ним переписку.

Николай Михайлович многих и многих привлекал поражающей воображение неординарностью взглядов, высокообразованностью, сердечностью, умением располагать к себе людей, внимательностью к ним, которая была как бы его второю натурою. Особо ценили его в артистических кругах за приверженность к искусству, духовное подвижничество, ведь та работа, которой он всегда занимался - например, составление Петербургских некрополей, вместе с профессором В. И. Саитовым -, требовала от него не только усидчивости, высокого профессионального уровня знаний, но и полного отречения от мирских удовольствий и обязанностей, в какой то степени, что было весьма трудно в его положении, согласитесь!

Хотя, для того, чтобы пополнить собрание своей коллекции, Великий князь частенько поигрывал в карты или рулетку. Ему парадоксально везло. Фортуна снисходительно улыбалась «любимцу Клио», и он мог на свои выигрыши купить то прелестные каминные часы в форме дворца «Малый Трианон», то сервиз севрского фарфора… Великий князь и вообще, был во многом непредсказуем, неординарен в общении, мог иногда проявить нетактичную нетерпимость к тем, кто был почему – либо не согласен с его точкою зрения, высказать прямо весьма нелюбезное для собеседника мнение. Сказывались в нем, порой и снобизм, и гордыня, и некоторая доля высокомерия. Издержки характера и воспитания, так сказать!

Одним словом, в жизни Николай Михайлович был далеко не всегда прост и приятен, как и любой живой человек, но то нескончаемое, чарующее море обаяния, что плескалось и жило в нем, высочайший уровень культуры, блистательная незаурядность ума, против воли притягивали к этому необыкновенному представителю семьи Романовых всех и вся!

С ним с удовольствием, трепетно, уважительно дружили и общались: М. Добужинский, С. Дягилев, А. Бенуа, Андрей Достоевский – племянник писателя, крупный военный инженер, Александр Извольский – посол Российской Империи во Франции. Николаю Михайловичу горячо симпатизировал и Максим Горький, беспомощно пытавшийся выручить его после ареста в 1918 году..

10.

Друзья – артисты и художники, историки и писатели - всячески помогали ему отыскивать исторические документы и раритеты, а он им - устраивать выставки, спектакли и театральные премьеры, на которых всегда был самым желанным гостем и строгим критиком.. Ново – Михайловский дворец князя Н. М. Романова часто служил выставочным залом или местом солидных съездов историков – архивистов. Первый из них состоялся в 1914 году, в самый канун Первой Мировой войны, и Н. М. остался очень доволен результатами его работы.

Едва закончив « тщательное корпение» над многотомным жизнеописанием Императрицы Елизаветы Алексеевны, Николай Михайлович приступает к новому – монографии о ее Венценосном супруге, Александре Первом. В эту двухтомную монографию вошли обширные материалы, как из коллекции самого Князя, так и из архивов Империи, раннее совершенно неизвестные.

Интересно то, что книга об Императоре Александре Павловиче подготавливалась к выпуску в год столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года, весьма пышно отмеченного.

Но характеристика личности Александра Первого в этом труде была полностью лишена фамильного, да и просто верноподданнического пиетета, которым полны были многие исторические издания, труды и журналы в тот знаменательный год! Оценка Александра Первого внучатым племянником – историком - предельно объективна, даже несколько сурова, особенно психологически верно нарисован в книге его портрет – странного, несколько слабовольно – тщеславного человека, легко подпадавшего под чужие влияния, мистика и очарователя.

Николай Михайлович, кстати, считал Императора Александра сознательным участником убийства своего отца, императора Павла Первого. Именно это осознание своей полной греховности, быть может, и сделало ( с точки зрения царскородного потомка – историка, разумеется!) Александра - императора вполне способным на такой шаг, как - отказ от трона, уход от мирского соблазна.. Беспристрастный внучатый племянник – исследователь смог в своем обширном труде психологически убедительно обосновать возможность для Александра Первого варианта судьбы старца Феодора Кузьмича, но впоследствии указывал в примечаниях к книге, что это - всего лишь одна из возможных дорог Судьбы, не более!

11.

Столь серьезная, увлекательно написанная книга с обширным списком указанных источников, сделала ее настоящей драгоценностью для исследователей. Она была по достоинству оценена читателями и привлекалась даже в качестве оправдательной улики во время судебного процесса над писателем Дмитрием Мережковским, закончившем и издавшим почти в то же время свой исторический роман « Павел Первый».

Дмитрия Сергеевича Мережковского ретивые судьи, с подачи цензурного комитета обвинили в непочтении «дерзостном неуважении к Верховной власти»..

Судом указывалось также на недопустимость «непочтительных выражений ( устами графа Палена) в адрес монарха». Для доказательства исторической правдивости романа Дмитрия Мережковского адвокатами, в качестве «алиби», весьма неожиданно, был привлечен труд Николая Михайловича «Император Александр Первый». Защита обратила внимание судей на то, что великий князь Н. М.Романов, представитель царствующего рода, считает Александра Первого сознательным участником заговора против отца, то есть подходит к образу монаршей особы гораздо строже, чем писатель Мережковский, который считал Александра Первого лишь марионеткою в тисках чужой воли. (Палена, Зубова, и других) Мережковский и его издатель были тотчас оправданы судом , а цензурный арест на книгу полностью снят.

И - как еще один небольшой, но весьма любопытный и правдивый штрих оценки нового труда Николая Романова – историка - думается, уместно будет привести здесь выдержку из письма Императора Николая Второго любимому своему кузену – автору.

Письмо было написано Государем вскоре после прочтения им сигнального экземпляра книги и адресовано во Фрейбург *( *Николай Михайлович в это время отдыхал и путешествовал по Германии, и там, во Фрейбурге, тщательно вычитывал корректуру своей книги. – С. М.): «Вообще, твоя книга будет, безусловно, полезным вкладом в русской истории и, я думаю, будет прочитана весьма многими с истинным удовольствием, за каковое, доставленное мне сейчас, сердечно тебя благодарю».

12.

Благодарил не один Император Всероссийский. Книга почти тотчас была переведена на все европейские языки, восторженно встречена за границей, и уже в 1913 году Николай Михайлович избирается почетным членом Французской Академии нравственных и политических наук.

В 1915 году ему присваивается, по представлению профессоров Московского университета, ученая степень доктора русской истории honorus cauza. От присвоенного ему звания доктора философии Берлинского университета, ( 1910 год) великий князь отказался в 1914 году, с началом Первой мировой войны. В России же почетных званий Николая Михайловича было не счесть: Председатель общества защиты и сохранения памятников искусства и старины, почетный член Императорского Военно – Исторического общества, и Московского археологического института, Императорской Академии художеств и ряда других научных обществ.. Еще в 1909 году Николай Михайлович получает от императора Николая Второго предложение стать председателем Императорского Русского Исторического общества. Император писал в письме к кузену – историку: « Мне казалось, что при твоих крупных исторических познаниях и вообще, большой привязанности к Отечественной истории, ты не откажешься от подходящего к твоим вкусам постоянного занятия..»

Николай Михайлович, разумеется, не отказался, и занимал этот пост вплоть до октябрьского вихря 1917 года. Под его покровительством, и при деятельном его участии, постоянно выпускались исторические сборники, альманахи, монографии, проходили исторические чтения и конференции. Русское Императорское Историческое общество с одобрением встретило и новую, обширную работу Великого князя:: «Переписка императора Александра Первого с сестрою, великой княгиней Екатериной Павловной» - прекрасно иллюстрированное и тщательно прокомментированное издание семейных писем, представляющих литературный и исторический интерес и по сию пору. Биография же Екатерины Павловны Романовой, написанная в живой и увлекательной манере, присущей талантливому перу Николая Михайловича, до сих пор одна из самых тщательных и непредвзято составленных..

13.

Но Николая Михайловича увлекали не только «бесценные жемчужины» открытого им наследия прошлых царствований и времен.. Его волновала и тревожила современная ему судьба России, необходимость назревших в ней больших перемен неотступно терзала его кипучий и деятельный ум.

Будучи по натуре свободным духовно и сторонником всяческих полезных нововведений, изучивший всесторонне политическое устройство республики Франция, и водивший знакомство со многими видными политическими ее деятелями - Р. Пуанкаре, Ж. Кайо, З. Комб, Ж. Клемансо - и историками, такими, как Ф. Массон и А. Вандаль, он искренне считал, что «довольно России топтаться на месте: она, хотя бы и частично, но все - таки может использовать опыт Франции в процессе созыва первого законодательного собрания (Думы) и других, насущно необходимых политических реформ, которые нужно было вести поступательно, не спеша, при определенном, «мягком ограничении» власти самодержца!»

Ярость нетерпеливых реформистских порывов друзей - французов по масонской ложе «Биксио» умнице – князю тоже не была особо симпатична. Он прекрасно понимал, что Россия - страна достаточно самобытная и сложная, для всяческих непродуманных, быстрых, чересчур смелых и эпатажных рывков и скачков. Но реформы – к примеру, парламент с легитимною властью монарха и обузданной «вольницей народной» - ей просто необходимы!

Николай Михайлович составляет обстоятельный доклад на имя министра двора П. Д. Толстого в котором всячески убеждает почтенного сенатора подвергнуть реформе структуру Государственного совета, некоторых комиссий и министерств. В письме этом есть такие строки: « Жизнь и ее требования ушли за XIX столетие далеко вперед, а учреждение остались на той же точке». Письмо остается, конечно, без ответа, а в лице почтенного сенатора Великий князь приобретает вежливого, непримиримого врага!

Справедливости ради, нужно отметить, что, хоть и был отпрыск царственного рода «несколько масонистым «республиканцем», но дело Дрейфуса, занимавшие всех и вся в Европе, к примеру, не поддержал и вообще, постоянно высказывал присущие Романовскому Императорскому Дому антисемитские настроения, за что часть общества, в которую входили толстосумы - банкиры и нувориши, его определенно недолюбливала, но впрочем, легких симпатий он и не искал, а взгляды свои высказывал - не таясь, всем, даже сильным мира сего … К чему это привело – читайте далее.

14.

Уже вначале Первой мировой войны, откомандированный Государем в штаб: состоять флигель – адъютантом при командующем юго - западным фронтом, Николай Михайлович, анализируя впечатления от встреч с верховным командованием и офицерами штаба пишет в докладной записке на имя Императора

« К чему затеяли эту убийственную войну, каковы будут ее конечные результаты? Одно для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты, мне мнится конец многих монархий и триумф всемирного социализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны. У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков, когда самые страсти уже улягутся, а вероятий на это предположение много, особенно, если правительство будет по прежнему бессмысленно льнуть в сторону произвола и реакции.»

Николай Михайлович предлагает в своем письме – докладе Государю – кузену, даже и в условиях войны, всесторонне подумать о мирном устройстве Европы, и в этой связи выработать меры по подготовке международной конференции, ее программе, составе русской делегации. Позже была даже предварительно достигнута договоренность, что в случае необходимости, возглавить эту делегацию сможет сам Великий князь.

Но ехать на конференцию по переустройству Европы двоюродному брату Государя не пришлось. Вместо этого он, по повелению Императора, вскоре отправился в ссылку в свое имение Грушовка, под Херсоном. Такому крутому повороту в биографии Н. М. Романова предшествовали довольно бурные события.

1 ноября 1916 года, вскоре после пышно отпразднованного пятидесятилетия Императорского Русского Исторического общества, его председатель обращается к Государю с письмом, в котором пытается сказать «милому Ники» правду об истинном положении российского общества, истерзанного бесконечными сменами Кабинета Министров, спорами в государственной Думе, коррупцией и бюрократизмом, которое на фоне затяжной войны, было особенно ужасающим.

Беспокоило Николая Михайловича и все усиливающееся при Дворе непонятное влияние Г. Е. Распутина, которое, как считал Великий князь, сильно вредило авторитету Царской семьи, всей фамилии, в глазах общества, не говоря уже о Европе! Николай Михайлович прекрасно понимал, что Государь всегда находился и находится в ограниченном круге лиц, которые вряд ли скажут ему правду, раскроют истинное положение дел, и постоянно злостно дезинформируют не только его, но и Александру Феодоровну. Такова Судьба Царской четы, монархов – вообще. Пытаясь как то прорваться сквозь «заколдованный круг», и зная о большом влиянии Государыни на своего Венценосного супруга, Николай Михайлович писал без обиняков, едва сдерживая нетерпение : « Если ты не властен отстранить от нее это лживое, дурное влияние, то, по крайней мере огради себя самого от постоянных злостных нашептываний через любимую тобою супругу..»

Последовала незамедлительная реакция вспыльчивой Государыни. Она резко потребовала высылки «забывшегося» Великого князя из Петрограда. Но, на первых порах, Государь не предпринял решительно никаких шагов. Николай Михайлович по прежнему пользовался всеми привилегиями члена Царствующей семьи, посещал заседания Государственной Думы, кипящее антиправительственными речами Пуришкевича, Львова и Родзянко.

Вот как обо всем этом вспоминал сам Великий князь позднее, в одном из интервью газете «Русское слово»: «Явился я с написанным мною письмом и сам прочел его Государю. Резкое и обличительное, оно, конечно, могло задеть Николая Второго, как мужа. Но царь ничему не возражал, и взяв письмо, потом прочел его Александре Феодоровне. Мне говорили, что, когда он дошел до того места, где говорилось о ней, Императрица выхватила письмо у него из рук и разорвала в клочья.»

Несмотря на резкость письма, Николай Второй был очень любезен с кузеном и, по обыкновению, все больше - отмалчивался. Николая же Михайловича чрезвычайно раздражала такая манера charmear`a* (*очарователя - франц. – С. М.) – Властителя.

Он сам всему всегда предпочитал прямоту и искренность. «Во время разговора со мной, - рассказывал Великий князь, - когда я бросал одну резкость за другой, у меня несколько раз потухала папироска. . Государь любезно подавал мне спички, а я забывал даже поблагодарить его – так я волновался. Напоследок я сказал ему: - Здесь у тебя казаки и много места в саду. Можешь приказать убить меня и закопать. Никто не узнает. Но я просто должен тебе все сказать! И тут он промолчал.»

15.

Чашу терпения Царственной четы переполнило только то, что Николай Михайлович подписал обращенное к Государю письмо членов Императорского дома Романовых о смягчении участи убийц Распутина – Феликса Юсупова и Дмитрия Павловича Романова

Николая Михайловича приговорили к двухмесячной высылке в обширное украинское имение.

Вот выдержка из его личного дневника, где он записал непосредственную реакцию на полученное предписание Императора: «31 декабря 1916 года. Готово дело. Только что фельдъегерь принес мне приказание выехать в ссылку в Грушевку. Александра Феодоровна торжествует, но надолго ли, стерва, *(* так резко - в документе, и это думается, простительно, в данной ситуации! – С. М.) удержит власть?! А он, что за человек, он мне противен, а я все – таки люблю его, так как он души недурной, сын своего отца и матери, и может быть, люблю его по рикошету, но что за подлая душонка! Хорошо встречаю новый год! Что он нам даст? Ничего хорошего. Иду спать, спать, спать..»

Вечером, 1 января 1917 года, сев на первый же проходящий поезд, Великий князь Николай Михайлович отправляется в путь. Проводит «два восхитительных дня» подле Императрицы – Матери, остановившись передохнуть в Киеве.

Вдовствующая Государыня Мария Феодоровна всегда очень уважительно и трепетно относилась к Николаю Михайловичу, ценила его прямоту, ум и сердечность, высокую осведомленность в искусстве, преданность любимому делу – исторической науке, и Великий князь платил ей ответной глубокой и почтительной привязанностью, называя ее «ангелом семьи».

Прибыв в свое имение Николай Михайлович живет в полном уединении, но сосредоточенно работает над очередной статьей на историческую тему*, (*незавершенный очерк – этюд о реформах М. М. Сперанского в Александровскую эпоху. – С. М.) ведет обширную переписку с друзьями по кавалерийскому полку, с коллегой по Русскому Историческому обществу, с пушкинистом Б. Л. Модзалевским, со своим управляющим делами М. Н Молодовским, который информирует князя обо всем, что происходит в Петрограде, с братьями, друзьями. Всего, за время «Грушевского уединения»,

Николай Михайлович получил более двухсот писем, со всех концов России, с выражением моральной поддержки и понимания его позиции в споре с Императором. Вот что писал, например, Андрей Достоевский, племянник великого писателя, в Грушевку, «опальному» князю Романову :

«Пользуясь Вашим милостивым отношением ко мне, я всегда молчаливо – искренне любовался свойствами души Вашей, а теперь, когда эти свойства предстали передо мною еще в более ярких и красочных очертаниях, - я не в силах заглушить в себе сердечной потребности выразить.. чувства самого глубокого уважения к Вашей деятельности во всех ее проявлениях, чувства восторженной симпатии, и чувства обидного соболезнования по поводу спешного отъезда Вашего из Петрограда».

Едва лишь минул срок ссылки, Николай Михайлович вновь появляется в столице.

О Февральской смуте и переделе власти он узнал еще в поезде по дороге в Петроград.

1 марта 1917 года он появляется на заседании в Государственной Думе, где узнает об отречении Николая и об отказе великого князя Михаила Александровича принять престол. Ситуация в России резко меняется и вначале князь Романов несколько растерян. Он обдумывает шаги, в течении недели несколько раз встречается с Керенским, обсуждая с ним вопрос об отказе всех великих князей на престолонаследие и о передаче их удельных владений в пользу государства. Его собственная подпись на соответствующих документах появляется одной из первых.

10 марта 1917 года Великий князь подает записку на имя А. Н. Куломзина – Председателя Государственного совета, помощника председателя Исторического общества. В ней говорится : «Ввиду того, что я был назначен председателем Императорского Русского Исторического общества Государем Николаем Вторым, считаю своим долгом заявить Вам для сообщения всем членам общества о моем решении сложить с себя должность председателя.»

Двигало Николаем Михайловичем не только чувство чести, но и чувство исполненного долга, чувство невозвратности прежнего порядка отношений в том мире, где царила теперь всеобщая беспринципность и предательство С последним Николай Михайлович совсем не мог примириться.

Отделяя всегда Николая Второго, Ники, человека, которого всем сердцем любил и с которым состоял в дружбе с детства, от Государя, с которым часто не был согласен, Николай Михайлович напишет впоследствии полные горечи заметки о людях, которые, в течении сорока восьми часов, морально и человечески предали Царскую семью:

«Это общее бегство, этот цинизм оставления были особенно презренны со стороны тех, которые еще накануне ловили доброжелательную улыбку или какую – нибудь милость».

Он и себя ощущал потерянным и погибшим в хаосе февраля семнадцатого. Морису Палеологу, послу Франции в России, в ответ на его вопрос при прощальном визите:

« Когда мы опять увидимся? Что будет с Россией? – ответил: - «Увидимся ли мы когда – нибудь еще? Разве я могу забыть, что я висельник?!»

16.

Тем не менее, с такими вот трагическими и провидческими ощущениями в душе, «висельник» - Великий князь продолжает работать, как историк – исследователь, и апрельские дни семнадцатого года пишет работу под названием « О подвигах Русского солдата в XIX столетии и об его любви к Родине»..

По сути, это монолог не только и не столько о судьбе русского солдата, но и о судьбе России и всего русского народа, и быть может, и о себе самом…

Были опубликованы в мае 1917 года, в последнем вышедшем номере «Исторического вестника» и два документа, касающиеся убийства Павла Первого, тщательно прокомментированные Николаем Михайловичем и снабженные его примечаниями. Он где – то и как - то умудрялся еще деньги на печатание материалов и выход различных изданий Русского Исторического общества в свет из типографий. Может быть, на это уходили его личные средства? Неизвестно. Скорее всего, так и было…..

Но какое то странное щемящее чувство в душе появляется при перечислении названий этих работ, документов.. Он знал свою судьбу? Понимал апокалиптичность всего происходящего? Безусловно.

Он то и дело записывает в дневнике о грабежах имений и дворцов, о расстрелах, о том, что в целях сохранности* (*Или тихой - лихой распродажи?! – С. М.) все ценности из Русского Музея, Музея имени Александра Третьего и Эрмитажа увезены в Москву. Но остается спокоен по поводу судьбы своих обширных коллекций, не предпринимает никаких мер по спасению уникальных сокровищ.

Читает запоем Стендаля, Альфреда де Виньи, Бальзака, Флобера, и записывает в дневнике «Что это – фатализм, депрессия, или умственная атрофия?» Ни то, ни другое, ни третье. Хладнокровие приговоренного к казни, вот что это такое…

17.

В феврале 1918 – го Н. М. Романова выдворяют из Ново - Михайловского дворца, родовой резиденции. В газетах появляется декрет: всем Романовым явиться в ЧК. Со всех них взята подписка о невыезде. А вскоре – новый декрет. В течение трех дней Романовы должны были получить в ЧК инструкции о высылке их из Петрограда. Николаю Михайловичу была предназначена Вологда. Туда же выслан брат, Георгий Михайлович. Вот как пишет о ссылке Николай Михайлович своему другу, писателю А. В. Амфитеатрову: «В ссылку попадаю я во второй раз: первый – тому более года первого января 1917 года и по царскому велению, теперь же – по декрету Урицкого и Зиновьева. Духом я бодр, но вследствие возраста (59лет) подвержен всяческим недугам.» Но первое время Николаю Михайловичу вместе с братом жилось в Вологде более – менее сносно. Только душа разрывалась от тревоги. В архиве Николая Михайловича сохранились записи за июнь – июль 1918 года – коротенькие листки бумаги. На них - скоропись с самых значительных событиями за день. Вот отрывки из нее:

« 17 июня - исчезновение М. А..*( * Великий князь Михаил Александрович, брат Государя, был зверски убит большевиками вместе со своим секретарем Ч. Джонсоном еще 13 июня 1918 года! – С. М.)

« 20 июня – убийство Володарского. 22 и 23 июня – слухи об убийстве Николая Второго.»

Записи обрываются 30 июня.

А 1 июля 1918 автора записок заключают в Вологодскую тюрьму, в 20 – х. числах того же месяца препровождают в Петроград, на Гороховую, 2 - в местную ЧК, затем на Шпалерную улицу, в Дом предварительного заключения, где и помещают в одиночную камеру номер 207. Рядом с ним, в соседних «тюремных номерах», - родной брат Георгий, два кузена – великие князья Дмитрий Константинович и Гавриил Константинович, с дядею Великим князем Павлом Александровичем.

Публика в тюрьме была весьма разношерстная – Великие князья, министры, чиновники, и - уголовники воры, и даже революционеры – демократы, путь которого. Двери в камерах не запирались, заключенные свободно общались друг с другом., читали книги. Николай Михайлович, заведовавший тюремной библиотекой, давал всем рекомендации по выбору и случалось, спорил с бывшими политическими оппонентами, такими как генерал, военный министр А. Н. Верховский: «Вы нас арестовывали в апреле, а теперь сидите вместе с нами. Во первых, Вам – поделом, а во вторых, учитесь истории. В революционной борьбе нет середины. Если Вы не идете за последовательными революционерами – разрушителями, то, как видите, оказываетесь за решеткою, вместе с нами!»

А. Н. Верховскому нечего было возражать на эти спокойные доводы.

Гавриил Константинович, кузен Николая Михайловича, вспоминал его, как «внешне спокойного, веселого, аккуратного человека, во время уборки и вечером выходившего из своей камеры, шутившего с офицерами и караульными, часто стоявшим у большого зарешеченного окна в коридоре.»

Через верных ему людей Николай Михайлович быстро налаживает переписку с друзьями и коллегами по Историческому обществу.

Ф. Массону, во Францию, он пишет, например, о своих научных занятиях – изучении Александровской эпохи, хотя материала было катастрофически мало. Он по прежнему пишет о исторический этюд М. М. Сперанском, штудирует газеты выходящие в России, радуется вестям о поражении Германии и делает анализ политической ситуации России изнутри, из тюремной камеры.. Этот анализ несколько наивен, но в главном Николай Михайлович прав: Ленин на долгие годы становится в России незаменимым государственным деятелем диктатором, поскольку обладает необходимым цинизмом для достижения власти. Ясно, что при таком раскладе монархия для России прочитанная страница истории.

И здесь Николай Михайлович повторяет Н. М. Карамзина – «России нужна республика, а во главе нее фигура, способная соединить республиканские свободы и институты с принципами единовластия!» Наивный утопический взгляд честного человека, вольнодумца, мечтателя!

Именно в это время до Николая Михайловича доносятся слухи о том, что брат его Сергей Михайлович заключен в тюрьму в Сибири. На самом же деле, Сергей Михайлович уже давно был мертв, расстреляна была и Царская семья, но Николай Михайлович – в неведении, он горько восклицает : « Вот как Революция обернулась для нас ! Все это – ужасно. В своем роде – уникально!» Что ж, уникальность горькой Судьбы членов Романовской фамилии - очевидна, - тут возражать нельзя и незачем!

18.

Об освобождении Николая Михайловича и других именитых заложников – князей Романовых хлопотали многие. И у пленников появилась надежда еще вдохнуть воздух свободы. Писали письма в Совет Народных Комиссаров и ЧК ученые, во главе с президентом Российской академии наук А. Карпинским, усердно хлопотал о давнем друге Максим Горький, горячее участие в судьбе великого князя – историка принял датский посланник Харальд Скавениус – вероятно, его о том просила горячо любившая племянника вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, а возможно, и племянница Александра - королева Дании.

Датское правительство согласно было заплатить за освобождение князя Романова его охранникам 500 тысяч золотых рублей! Была уже обо всем этом достигнута договоренность, получено расписание отплытия шведских кораблей из Петрограда ….

Но.. Вмешался всевластный случай, рок, нелепость обстоятельств, что еще ? Были скоротечно, без объяснений, разорваны дипломатические отношения советской России с Данией, сердобольный и преданный посол не успел получить нужной суммы и вынужден был, к тому же, спешно покинуть пределы России…

6 января 1919 года «пленник Музы Клио» и самый настоящий заложник новой власти уже сам пишет письмо с просьбой об освобождении:

«Седьмой месяц моего заточения в качестве заложника в доме предварительного заключения. Я не жаловался на свою судьбу и выдерживал молча испытания. Но за последние три месяца обстоятельства изменились к худшему и становятся невыносимыми. Комиссар Трейман, полуграмотный, пьяный с утра до вечера человек, навел такие порядки, что не только возмутил всех узников своими придирками и выходками, но и почти всех тюремных служителей.. За эти долгие месяцы я упорно занимаюсь историческими изысканиями и готовлю большую работу о Сперанском, несмотря на все тяжелые условия и большой недостаток материалов…

Убедительно прошу всех войти в мое грустное положение и вернуть мне свободу. Я до того нравственно и физически устал, что организм мой требует отдыха хотя бы на три месяца. После отдыха готов опять вернуться в Петроград и взять на себя какую угодно работу по своей специальности, поэтому никаких коварных замыслов не имел и не имею против Советской власти.

Просил бы эти сроки довести до сведения комиссара А. В. Луначарского или просто передать их ему.

Николай Михайлович Романов.

6 января 1919 года

Дом предварительного заключения.

Камера номер 207.»

19.

Это последние дошедшие до нас строки Н. М. Романова. Машинописная копия заявления его хранится в архиве А. В. Луначарского. Значит, оно дошло до адресата.. И даже было поддержано А. В. Луначарским. На нем резолюция:. «Глубоко сочувствую этому ходатайству.. На мой взгляд, Николай Михайлович Романов, должен был быть выпущен давно. Прошу рассмотреть на ближайшем заседании Совнаркома!»

Совнарком рассмотрел, разумеется…

16 января 1919 года. Ии затребовал дополнительные данные о состоянии заключенных : здоровье, поведение, и так далее..

Тогда, к хлопотам об освобождении подключается Максим Горький и известный в Петрограде – Петербурге врач – терапевт, И. Манухин. Он дает высокопрофессиональное медицинское заключение о состоянии здоровья Великого князя Павла Александровича, у которого к тому времени обострился туберкулезный процесс; и остальных - Николая Михайловича, Георгия Михайловича и Дмитрия Константиновича Романовых, отметив при этом, что «все заключенные держались весьма достойно и спокойно, без нервозности и излишней озабоченности своей судьбой».

Горький выхлопотал – таки у Ленина письменное разрешение об освобождении всех четырех великих князей, представив это медицинское освидетельствование, но когда он примчался на вокзал, и, вскочив в уходящий в Петроград вагон, развернул первую попавшую ему в руки газету, то обомлел: На первой полосе ее, крупным шрифтом, сообщалось о расстреле великих князей Романовых. Письменное дозволение Ленина об освобождении узников, вероятно, опередила шифрованная телефонограмма из Совнаркома, за подписью некоего Петерса:

«Приказ об освобождении Великих Князей подписан. Примите надлежащие меры». Каковы были эти меры, думается, догадаться совсем нетрудно…………

20.

Великих князей подняли ночью, приказав захватить с собой вещи. Николай Михайлович подумал было, что их собираются освободить, и прихватил с собой котенка, разделявшего с ним тяготы заключения. Он сказал брату Георгию, что их вероятно, выпустят на свободу и перевезут в Москву, поскольку их смерть никому не нужна. Но Георгий Михайлович не разделял его надежд. И оказался прав. Их всех посадили в большую повозку, в которой уже сидели матросы со связанными за спиной руками, и под сильно вооруженной охраной тихо повезли по Шпалерной улице, затем повернули на Троицкий мост, ведущий в Петропавловскую крепость. Никто уже более не мог сомневаться в ожидающей их участи.. Им был зачитан смертный приговор., их раздели, несмотря на двадцати -градусный мороз, и провели к месту казни - около Трубецкого бастиона, где уже была вырыта общая могила.

Когда проходили мимо собора с императорской усыпальницей, Великие князья сняли шляпы и перекрестились. Все они встретили смерть спокойно, с большим самообладанием. Николай Михайлович даже обратился с шутливой речью к расстрельной команде. В последний раз он приласкал котенка и отдал его конвоиру…

Казнь состоялась 24 января 1919 года * (* После гибели князей Романовых в печати за рубежом появлялись различные даты их расстрела, но эта – истинная, установлена российскими исследователями биографии великого князя Николая Михайловича Романова по архивам управления КГБ Ленинградской области. – С. М.).

Некоторые из моих читателей, познакомившись с данной статьей, могут попытаться упрекнуть меня в том, что я в своем небольшом труде опять жалею представителя «давно исчезнувшего, никчемного рода, гнилой, раззолоченной аристократии, выкопавшей себе могилу собственными руками, получившей по заслугам то, чего ей давно хотелось!!». Увы такие мнения часты и мне хорошо знакомы! Но почему то упорно сейчас вспоминаются горькие и гневные слова философа, издателя и публициста П. Б. Струве (Париж), который посвятил памяти Николая Михайловича пронзительную статью с простым и точно – проникновенным названием: «In memorium» ( «В память»). Приведу их здесь:

« Я пишу о Великом князе здесь не потому, что в его лице большевики замучили человека, который, если и боролся в прошлом с чем – нибудь, то только с деспотизмом и с шарлатанством.. В качестве представителя русской науки я хочу денонсировать ( *т. е. представить – С. М.) перед цивилизованным миром убийство великого князя, как убийство ученого историка!»

Трудно не согласиться с этими простыми и весомыми словами.

А если не задумываться, не анализировать, то, конечно, чего же проще?! У истории всегда свой достаточно жесткий ход вещей, у революции не бывает середины, а разъяренная и распаленная бескрайней безграничною властью, толпа беспощаднее и быстрее всех карает не только насквозь прогнившее аристократическое племя , враждебное ей, но даже своих бунтарей и вожаков!

Что доказано, давно и беспощадно, и самой Историей, и ее преданною Музой - хладнокровною Клио, чьим узником и рыцарем до конца своей жизни остался еще один представитель из многочисленного рода Романовых: Великий Князь Николай Михайлович, до самых последних дней своей жизни повторявший завет деда - императора Николая Первого:

«Всякий из Вас должен всегда помнить, что только своей жизнью он может искупить происхождение Великого князя!»

Думается, что именно ему этот жесткий завет удалось исполнить до конца. Как, впрочем, еще многим и многим из древнего рода бояр Романовых….

____________________________________________________________

22.12.04 - 3.01.05 гг. Макаренко Светлана. Казахстан. Семипалатинск.

* В процессе подготовки статьи использованы материалы личной библиотеки и веб - архива автора.

** Точка зрения, высказанная автором данной статьи, вполне может не совпадать с точкой зрения ее читателей!

Ваше имя (*):
E-mail (*):
Website

Заголовок (*)
Ваш комментарий (*):
Я не робот...

Лучшие недели

Зоя Зарубина — человек-легенда Посетило:24655

«Король русского шансона» Посетило:17910

В плену иллюзий Посетило:31076