Уже почти четверть века Галина Вишневская и Мстислав Ростропович не живут в России. 15 марта 1978 года в Париже они из теленовостей узнали, что лишены советского гражданства. Конечно, сейчас они довольно часто бывают на родине, и все же этот момент стал в их жизни поворотным. Судьба сложилась удачно, но трудно.
12.12.2000
— ГАЛИНА Павловна, недавно у вас был юбилей, как себя чувствуете?
— Прекрасно! Какая разница, сколько лет? Главное, как себя ощущаешь. Трагедия, если человек, будучи молодым, не может двигаться. Или потеря певцом голоса в молодости — это катастрофа. А когда с годами уходит что-то, а что-то приобретается, это нормально. Так надо. Я пела на сцене до 45 лет — достаточный срок. Могла попеть еще лет 10, но не в опере, конечно: ведь возраст для сопрано очень важен. Но я никогда не позволила бы себе в шестьдесят с лишним лет выходить петь девочек. Такое неприлично, непристойно. Я всегда была самокритична. Хотя знаю, что хорошо выгляжу до сих пор. Это вводит в заблуждение всех: спрашивают, почему она не поет? Да потому, что мне уже 75! Я ушла на пике певческой карьеры, когда почувствовала какую-то усталость и сцена перестала давать мне ощущение счастья.
— Не секрет, что на Западе важны не столько вокальные данные, сколько деловые.
— Никогда с этим не встречалась. Никогда! На всем своем пути в искусстве я не знала, что такое «где-то, у кого-то что-то просить, чего-то добиваться». У меня была, наверное, самая счастливая карьера. С самых первых шагов. Я пришла в театр по конкурсу. Пела лучше всех и была единственной, кого приняли. У меня не было музыкального образования, не знала, кого как зовут. И все-таки получила первые роли.
— Приходилось ли отказываться от каких-то партий?
— Да. В опере Мурадели «Октябрь» мне предложили спеть медсестру Марину. Ужасно не хотела, но надо было — спектакль давали во Дворце съездов к 100-летию Ленина. Господи! Я уже тогда народной артисткой была. А указ сверху — поставить в этой опере всю «первую обойму» певцов. Мурадели ходил и говорил нам: «Всем Ленинские премии дадут!» Но я все равно не хотела петь. Тогда меня вызвала Фурцева и сказала: «Галина Павловна, мне нужен этот спектакль и нужно, чтобы вы спели. Даю вам слово, три первых спектакля споете и можете больше не петь. Откровенно скажу: не согласитесь — я вас никогда не выпущу за границу». Я действительно спела три спектакля и больше к роли медсестры Марины не возвращалась.
— ВЫ сильная женщина и наверняка, как мать и бабушка, доминируете в семье.
— Я нормальная женщина! Семья есть семья, тут доминировать нечего. Я старомодна в этом смысле. Женщина не должна быть мужчиной в доме. Нам диктаторов не нужно. Каждый должен брать на себя ответственность и нести ее. У нас муж — хозяин дома, глава семьи. С ним все считаются. Раз папа сказал, значит, так надо! Но я свое дело знаю, знаю, как на что повлиять. У меня две дочери и шесть внуков. У одной дочки — четверо детей, у другой — двое.
— Фамилия Ростропович облегчает жизнь вашим детям?
— Об этом можно было бы судить, если бы они были на сцене. Дочери живут спокойной жизнью, воспитывают детей. Фамилией Ростропович, которую они носят, гордятся. В артистической среде не принято отказываться от фамилий отцов. Поэтому одну из моих дочерей представляют «мадам Тартини-Ростропович».
— Наверное, нелегко делить жизнь на две части света, ведь в каждой из них у вас есть дома?
— Примерно так… Да, есть у меня поместья в Париже, в Англии, в Америке. Но живу я в основном в Париже, на авеню Жорж Мандель, недалеко от Эйфелевой башни и Булонского леса, где часто гуляю. В Америке — большое имение, земли — 400 гектаров. Есть у нас квартиры и в Вашингтоне, и в Нью-Йорке (я, между прочим, не люблю этот город из-за его громадности), в Лозанне, в Лондоне, где Слава выступает с Лондонским симфоническим оркестром. По всему миру летаю по делам от случая к случаю. Часто бываю в Петербурге и Москве. Здесь, в России, гулять одна практически не выхожу.
— Постоянные сборы, перелеты. Не утомились от путешествий?
— Я не люблю перелеты. Стараюсь меньше летать на дальние расстояния. Очень утомительно. Устала. На сцене я с 17 лет. Это кошмар! В особенности в начале карьеры — в 44-м году я поступила в оперетту. Какие были самолеты в те времена? Только поезда! Ночные, товарные, всякие — еще война шла. Поэтому я помоталась по деревням, по маленьким городишкам. Играла по 25 спектаклей в месяц. Так что я сыта путешествиями.
— Раньше вы с мужем летали исключительно на «Конкордах»…
— Сейчас опять им пользуемся. Этот потрясающий, самый быстрый лайнер реабилитирован. На нем от Парижа до Нью-Йорка — 3 часа лета. Быстрее, чем до Москвы. Конечно, удовольствие не из дешевых — дороже первого класса в обыкновенном самолете.
— Значит, деньги не все в жизни решают?
— Для кого как. Есть люди, для которых — все. Конечно, деньги дают достойную жизнь. Но есть вещи, которые нельзя купить. Например, жизнь или честь.
— ВАШ дом сегодня как оранжерея. Цветы, наверное, всегда вас окружают?
— С 17 лет — всю жизнь, и, как ни странно, должна вам сказать, они у меня быстро вянут. Не знаю, в чем причина. Вчера мне подарили столько цветов, что пришлось нанимать огромную машину, чтобы отвезти эти сотни корзин на дачу. Муж каждый год преподносит столько роз, сколько мне исполняется лет.
— А какой подарок на юбилей вы получили от Ростроповича?
— Кольцо с двумя большими красивейшими бриллиантами. Не скажу, что это было неожиданностью — на то он и муж. А то кто же мне будет дарить бриллианты?
— За вами ухаживали очень влиятельные лица СССР, например Булганин. Наверное, и он бриллианты огромные дарил…
— Хотела бы я посмотреть на реакцию мужа, если мне будут дарить камни чужие мужчины! Это непристойно. А Булганин, тогда председатель правительства, ухаживал по-советски: приезжал и говорил: «Я к твои услугам». Ну я садилась вместе с мужем в его машину, и мы ехали на дачу Булганина. Признавался мне в любви. При муже. Такие времена были. Слава спокойно на это реагировал, слушал и водку вместе с влюбленным министром пил. Напивались вдвоем. Вот так и ухаживали.
— КАК вы отнеслись к отказу мужа выступать в России?
— На это его толкнули хамство и бестактность прессы. Свобода слова не значит, что все позволено. Когда пишете о таком артисте, надо выбирать выражения. Мстислав Леопольдович сказал, что никогда в жизни больше не откроет здесь футляр. Это его право. На его месте я бы послала их как следует, но Ростропович другого склада. Он оскорблен.
— С тех пор журналистов совсем не жалуете?
— Меня поражает в российской прессе непонятная бестактность. Коробит отсутствие воспитания, культуры. Иногда хочется сказать: довольно, господа, пора вводить цензу%
| Клод Жад. Биография Посетило:14211  |
Ренат Акчурин. Биография Посетило:24448  |
Гамбургский счет Ивана Поддубного Посетило:49689  |
