Один Арканов хорошо, а два лучше

– Хочу с вашей, Аркадий Михайлович, помощью проверить, все ли врут календари. Интернет свидетельствует, что родились вы 7 июня 1933 года в Киеве.

– Да, верно. А чем вызваны сомнения?

– В телепрограмме на неделю обнаружил строчку «Юбилейный вечер Аркадия Арканова». Неужели запись полтора года готовили к показу? Или у вас еще какой праздник был, кроме 70-летия?

– Нет, это повтор прошлогоднего концерта. Так сказать, на бис… Что касается праздника, то не отношу юбилей к радостным событиям, скорее, воспринимаю как генеральную репетицию поминок. Великий шахматист Михаил Ботвинник сказал однажды: «Не вижу заслуг в том, что энное количество раз прокрутился с Землей вокруг Солнца». Справедливое замечание. Кроме всего прочего, пышно отмечать можно и 37 лет, и 53 года. Было бы желание. У меня его нет. Поэтому 70-летие встретил достаточно скромно. Отчет из концертного зала «Россия» показали по ТВ год назад, теперь решили повторить. Планировали сделать это раньше, но случилась трагедия в Беслане, и стало не до развлекательных передач. Теперь руководство телевидения, видимо, посчитало: уже можно.

– По принципу: жизнь продолжается?

– Но ведь так и есть – продолжается. Поверьте, я очень тяжело переживал из-за событий в Северной Осетии.

И «Норд-Ост» стал для меня шоком… Кстати, знаете, что тогда, два года назад, террористы выбирали между двумя площадками – центром на Дубровке и Московским дворцом молодежи? В МДМ шел мюзикл 42’nd Street, к которому мы с Васей имели непосредственное отношение. Сын сделал подстрочный перевод с английского, а я написал текст для мюзикла и десять премьерных спектаклей сам его озвучивал, сидя в зале с микрофоном. Террористы тщательно готовились к операции, несколько раз приходили в МДМ, снимали все на видеоаппаратуру. Уже потом по какому-то из телеканалов показывали эту запись: случайно глянул на экран и увидел свое лицо… Другими словами, если бы выбор пал на МДМ, я вполне мог оказаться в числе заложников. Думать об этом страшно, забыть невозможно, но и жить, постоянно расковыривая рану, нельзя…

– Могу добавить к папиным словам собственные наблюдения. Шок Беслана Америка испытала тремя годами ранее, 11 сентября 2001-го, и выходила из него очень тяжело. Это касалось всех сторон жизни, включая телевидение. На какое-то время каналы отменили развлекательные программы, никто не мог ни шутить, ни смеяться. Но главное, люди не понимали, когда снова будет можно. Несколько дней спустя первым «рискнул» суперпопулярный ведущий воскресного шоу из Нью-Йорка Дэвид Леттерман. Он работает на живой аудитории, и это был как бы пробный шар: засмеются или освистают… Засмеялись. На следующее утро газеты дружно отметили: «Леттерман снова веселит зрителей»

Лучшие дня

Георгий Ярцев. Биография Посетило:11258

Михаил Трухин. Биография Посетило:8672

Веселый герой с печальным взглядом Посетило:6680

– Никто не осудил?

– Желающие закричать: «Ах, какое кощунство!» – всегда находятся. Но нельзя же скорбеть вечно. Даже 11 сентября не смогло запретить живым жить…

– В тот день вы, Василий, по сути, приняли боевое крещение на НТВ…

– До этого был репортаж о спектакле «Чайка», сыгранном голливудскими звездами в Центральном парке Нью-Йорка. Но работа в прямом эфире – нечто совершенно особенное. Умение свободно держаться перед камерой и без запинки излагать мысли требует определенного навыка. Без практики очень легко растеряться, «поплыть». Но все это я объяснил себе уже потом. А 11 сентября абсолютно не думал, как выгляжу на экране, связно ли говорю, не мычу ли, не заикаюсь ли. Работал честно, стараясь передать все, что смог увидеть и услышать. Понимаю, что это прозвучит пафосно, но искренне верил, будто выполняю некую миссию. Так получилось, что именно меня выбрали ее проводником…

– Читал, кроме журфака МГУ вы закончили еще и Колумбийский университет, где специализировались в жанре телерепортажа.

– Да, так и есть. Но ведь опыт прямых эфиров в высшей школе не приобретешь, этому там не учат. И в России я прежде не соприкасался с телевидением. После Московского университета работал в журнале «Советский театр», писал статьи, рецензии, готовил программы на радио. Но главным моим делом все-таки оставалась работа с иностранными журналистами: был переводчиком, тем, кого в Америке принято называть «фиксер». Это нечто среднее между продюсером и администратором: организовывал съемки на местах, договаривался об интервью.

– Почему-то уверен, Аркадий Михайлович, что Василий выбирал профессию под вашим чутким контролем.

– Я не давил, но мне казалось, что сын должен поступать во ВГИК. По-моему, Вася тоже подумывал об этом. Тем более маленький актерский опыт у него был, он еще пацаном попал в кино…

– Расскажите.

– Пусть герой сам поведает. Фильмы сохранились, их периодически крутят по телевизору.

– Сейчас как-то даже неловко об этом вспоминать, в детстве всем хочется сниматься в кино… Когда стал старше, понял, что искорка актерства во мне, безусловно, есть, но раздувать ее побоялся. Сомневался, что эта профессия меня прокормит. К тому же все вокруг говорили, что неплохо пишу (я постоянно что-то сочинял), а журналистика – более надежный кусок хлеба. Папа действительно никакого давления не оказывал, в нашей семье все строилось на убеждении. И отец, и мама всегда находили нужные аргументы, разговаривали со мной по-взрослому, в итоге я понимал: они правы. А если так, зачем лезть на рожон? Никогда не бунтовал против родителей, доверял им бесконечно. И в этот раз они советовали дельное: МГУ предлагал значительно более широкое образование, чем ВГИК. А к узкой специализации не поздно было перейти и после получения диплома университета.

– Иностранным языком вы, надо понимать, владели неплохо?

– Тоже заслуга родителей. Они хотели, чтобы я знал английский, поэтому помимо занятий в школе раз в неделю брал еще и частные уроки.

– Проблема в том, что я всю жизнь страдал, так и не овладев ни одним языком, кроме русского…

– Даже украинским и идиш?

– Из Киева мы уехали в 1937-м, мне было четыре года. Что мог запомнить? Между собой родители говорили на идиш, но я все-таки рос в русскоязычной среде… Позже, учась в школе и в мединституте, к иностранным языкам относился как к дополнительной нагрузке, от которой хотелось поскорее избавиться. Потом понял, какую глупость совершил, но время ушло. Поэтому решил наверстать упущенное с сыном, поставил задачу с малолетства обучать его языку. К моменту окончания школы по-английски Вася говорил хорошо.

– Правда, в МГУ быстро растерял накопленное, поскольку решил с нуля учить французский, который мне очень нравился. В итоге и одним языком в совершенстве не овладел, и второй порядком подзабыл. В Америке пришлось восстанавливать…

– Вы, Василий, так и не ответили на вопрос о киноролях. Старательно уводите разговор в сторону…

– Первый фильм назывался «Если верить Лопотухину». Его режиссером был Михаил Козаков. До этого он снял великие «Покровские ворота». Как известно, картину положили на полку, но Михаил Михайлович устроил для нас закрытый просмотр в одном из залов телецентра. Помню, я вышел на улицу с чувством волшебной радости, легкости. Тогда еще можно было заблуждаться и думать, что ты такой же, как Костик, герой Олега Меньшикова…

– Сколько вам стукнуло в ту пору?

– Лет четырнадцать. Вдруг показалось, что моя судьба состоялась: буду играть у режиссера, сделавшего такое выдающееся кино!

B>– Наверное, папа сосватал вас к Козакову?

– Нет, меня подозреваете зря, я здесь ни при чем, никого не просил за Васю. В нашем доме бывало немало известных людей, скажем, Андрюша Миронов, Лида Федосеева-Шукшина, Миша Агранович, Шура Ширвиндт… Сына последнего, кстати, помню с возраста, с которого он меня помнить не может. И с Мишей Козаковым мы давно знакомы, но протежированием я никогда не занимался. Сын сам со всем справился.

– Поверим, Василий?

– Я же с детства бредил кино, а меня упорно никуда не брали! Даже в «Ералаш», хотя я казался себе симпатичным и фотогеничным мальчиком. Несколько раз приглашали на пробы, но дальше дело не шло. Близкий папин и мамин приятель Игорь Ясулович, с сыном которого я ходил в детский сад и дружил, и тот долго пробовал меня в свою первую картину «Я, ты, мы», но в итоге все же не взял.

И вдруг однажды папа привел к нам домой Михаила Козакова… Почему-то Михал Михалыч уже четко знал, что будет меня снимать, хотя раньше мы не встречались. Может, видел фотографию в архиве студии имени Горького или кто-то рассказал ему обо мне, но вряд ли папа. Во всяком случае, Козаков утвердил на роль сразу, без прикидок.

– Значит, согласились играть без раздумий?

– Почел за честь! К тому же сценарий был замечательный, написан по пьесе… Ну, надо же, вдруг вылетела фамилия автора! У меня в последнее время что-то плохо с головой… Папа, выручай!

– Почему ты решил, будто у меня лучше с памятью? Кому из нас семьдесят один год?

– Вспомнил, слава богу! А то бы сейчас опозорились… Пьеса Александра Хмелика «Гуманоид в небе мчится». По ней Михаил Козаков снял неплохой детский фильм…

– Это единственное ваше кинодостижение?

– Еще загадочным образом попал в картину «Сентиментальное путешествие на картошку» режиссера Дмитрия Долинина. Сыграл в ней роль второго плана. На том и обрывается моя актерская биография.

– В титрах вы фигурируете под фамилией Арканов

– Конечно. Я же с ней родился. Очень долго не подозревал, что это отцовский псевдоним. А как он сделался фамилией, не знаю и сейчас. Может, наконец, расскажешь, папа?

– Длинная история… Когда мы с Гришей Гориным принесли первую интермедию на Всесоюзное радио, редактор программы «С добрым утром!» внимательно посмотрела на нас и сказала: «Ребята вы способные, но… Если хотите впредь работать на эстраде, подумайте над своими именами». Сочетание, действительно, получилось весьма своеобразное – Штейнбок и Офштейн… Мы вышли из студии и принялись сочинять псевдонимы. Я сразу сказал, что буду Аркановым.

– Почему?

– Меня в детстве звали Арканом, переиначивая имя. А Гриша решил, что станет Гориным. Слово ему понравилось. Правда, через пару лет Григорий придумал более красивое объяснение: якобы Горин – аббревиатура, а вся фраза звучит так: «Григорий Офштейн Решил Изменить Национальность». Впрочем, национальность Гриша не поменял. Как и отчество. В советское время разрешалось брать другие имена и фамилии, но только не отчества. До сих пор не знаю, почему. Так и остался Горин Израилевичем. Прямо скажем, не самый благозвучный вариант по тем временам. Я даже в шутку предлагал называть его не Израилевичем, а Агрессоровичем…

Псевдоним, сняв одни проблемы, породил другие. Честно заработанный гонорар нередко приходилось выцарапывать с тяжкими боями, поскольку не мог доказать, что Арканов и Штейнбок не два разных человека, а одно и то же лицо. Доходило до абсурда: сам себе писал доверенность! Мол, я, Аркадий Михайлович Арканов, доверяю Аркадию Михайловичу Штейнбоку получить причитающиеся мне деньги…

Словом, эти глупости мне порядком поднадоели, и я решил отождествить литературный псевдоним и фамилию. Документы долго ходили по инстанциям, но через пару лет разрешение было получено. Случилось это, если не ошибаюсь, году в 66-м. А через год родился Вася. Уже сразу Аркановым.

– Так что у меня не оставалось выбора…

– Хотя я предлагал Васе взять фамилию матери, когда он начал печататься. Чтобы мое имя не довлело. Василий Аркадьевич Морозов, по-моему, звучит замечательно, но сыну не нравилось…

– В то время Морозов у меня ассоциировался исключительно с Павликом. Не хотелось повторять его подвиг.

– Вы когда уехали в Штаты, Василий?

– В 1993-м. Идея с эмиграцией возникла году в 1987-м и долго витала в воздухе, не обретая конкретного выражения. Заполнил необходимые анкеты, подал документы в посольство, но на этом все временно и закончилось. Жизнь шла своим чередом. В какой-то момент внутренне я даже простился с мыслями об отъезде.

– Вас ждали по ту сторону океана?

– Бабушка и дядя перебрались в Америку в начале 80-х. Собирался к ним по их же приглашению. В те годы многие всерьез задумывались об эмиграции. Надеялся уехать вместе с мамой, но она очень тяжело заболела и вскоре умерла. Так что улетал один… Никогда особенно не рвался за границу, но мама почему-то была уверена, что мне там будет лучше. Я, как всегда, ее послушался…

– Не пожалели?

– Бывало, сомневался в правильности сделанного шага. Сейчас такие дни случаются реже.

– Корни глубоко в американскую землю пустили, Василий? То бишь семьей, детьми за океаном обзавелись?

– В графе «Семейное положение» по-прежнему пишу «холост», из-за чего на меня уже сердятся мамины подруги, а американские чиновники обкладывают усиленными налогами…

– Отец помогал вам деньгами?

– Там, в Штатах? Всегда предлагал, а я столь же упорно отказывался. Но главное – не материальные трудности. Я ведь покидал страну по старинке, с ощущением, что больше никогда сюда не вернусь. Сегодня люди спокойно могут жить между Нью-Йорком и Москвой, летая через океан как на работу, а десять с лишним лет назад с Россией еще прощались навсегда…

– У меня не было такого чувства. Правда, сердце кольнуло, когда в Шереметьево-2 Вася прошел паспортный контроль и махнул рукой в последний раз. Что-то внутри защемило, вдруг испугался: а если занавес снова опустится? Сейчас смотрю по НТВ репортажи сына, и кажется, что Америка не так уж далеко…

– Наверняка гордитесь телеуспехами Василия.

– Конечно, приятно, что у него многое получается, что зрители хвалят, а начальники не слишком ругают. Но, кстати, Вася ведь на телевидении не зацикливается. Слышали о его переводе на русский язык романа американского писателя Джонатана Сафрана Фоера «Полная иллюминация»?

– Папа, кроме тебя, об этом слышать еще никто не мог.

– Совершенно уникальная книга, грандиозная!

– Папа не скупится на восторженные оценки! Хотя произведение в самом деле того заслуживает. Надеюсь, как и перевод… Увидел отрывок из романа в книжном обозрении The New York Times, и мне захотелось немедленно прочесть все. У Фоера очень необычный язык и колоссальное, воистину гоголевское чувство юмора. Перевод стоил адских усилий, но, верю, не напрасных.

– Все-таки гены не дают покоя – Василия определенно тянет в литературу… Впрочем, и любовью к ТВ он, думаю, обязан вам, Аркадий Михайлович. Признавайтесь, сколько лет насчитывает ваш телеопыт?

– Предпочитаю говорить не об опыте, а об участии в тех или иных программах. Впервые мне доверили вести передачу на Центральном телевидении (так оно тогда называлось) в 1970 году.

– Васе не было и трех лет…

– Совершенно верно. Я придумал «Артлото», идея которого выглядела по тем временам чрезвычайно оригинально, хотя в действительности все сводилось к некому подобию лотереи. Нужно было угадать 6 номеров из 49. Телезритель-победитель получал призы. Все традиционно, но главное отличие заключалось в том, что под каждой цифрой было зашифровано имя эстрадного исполнителя, который и принимал участие в программе. Передачу мы вели вместе с Анной Шиловой. Прошел всего один выпуск, и разгорелся скандал. «Артлото» увидел товарищ Лапин, всемогущий председатель Гостелерадио СССР. Программа ему категорически не понравилась, на экстренно созванном совещании он заявил: «Это безобразие! У нас теперь заслуженных актеров, как лошадей на скачках, разыгрывают» Словом, «Артлото» должны были неминуемо прихлопнуть, но неожиданно в «Останкино» пришли миллион шестьсот тысяч открыток от телезрителей. Слово даю: никакого преувеличения! В почтовое отделение, обслуживающее телецентр, взяли несколько новых сотрудников, чтобы разгребать завалы. Когда Лапин узнал о происходящем, он провел еще одно совещание, где сказал, что имеющую такое доверие аудитории передачу надо правильно использовать для воспитания советских людей… Я продержался в «Артлото» недолго, поскольку указание Лапина принялись усердно выполнять, и программа из развлекательной быстро превратилась в пропагандистскую агитку. Мне это надоело, и я ушел…

– Но телевизионную славу вкусить успели?

– Еще бы! Помню, как-то прогуливался по Пушкинской улице, никого не трогал, вдруг меня обогнала немолодая пара. Мужчина оглянулся в мою сторону и громко произнес: «Вон «Артлото» пошло!» Другой эпизод могу рассказать. Возвращался однажды домой. Зашел в подъезд, а там сидит наша лифтерша с зашедшей в гости подругой. Женщины глянули в мою сторону, и одна спросила вторую: «Кто это? Лицо знакомое». Поднимаясь на второй этаж, услышал произнесенный шепотом ответ: «Это же папа Васи Арканова». Сыну, к слову, было тогда восемь лет…

– У меня всегда складывались особые отношения с лифтершами.

– Понимаете? Вот она, истинная цена популярности…

Лучшие недели

Зоя Зарубина — человек-легенда Посетило:24655

«Король русского шансона» Посетило:17910

В плену иллюзий Посетило:31076