Кураж на блинах

Дмитрий Клоков — отнюдь не баловень судьбы. Этих в тяжелой атлетике просто не бывает. В тринадцать лет выбрал ближайшую цель жизни. В двадцать два — осуществил. На только что прошедшем чемпионате мира по тяжелой атлетике выиграл золотую медаль. Вторую в семье. Первую завоевал много лет назад его папа Вячеслав Клоков. Батю Дима считает мудрым. Себя — трудолюбивым. Отказался от тренера. Изучает иностранные языки. Сам — и много. Не умеет нажираться. Зато умеет крепко спать. Ненавидит слово качки. Не имеет права переступать через штангу или пнуть ее ногой. Зато имеет право на кураж. Чем и пользуется.

Автор: Ирина Степанцева
Сайт: Знаменитости

- Дима, два чемпиона мира в доме — это сильно.

— Никогда такого не было, впервые в тяжелой атлетике. Близкие семье люди подозревали, что этим дело закончится. Другие намекали: вон у тебя отец какой, он тебя проталкивает.

— А как можно протолкнуть на помосте? Либо берешь вес, либо нет…

— Не знаю. Да ладно, я спокойно к этому отношусь. Главное — мы чемпионы.

— Но вы понимаете, что выхода-то у вас лично нет?

— Почему?

— Потому что обязаны теперь родить сына. Третьим будет.

— Я всеми руками за. Я этого очень хочу — третьего чемпиона в семье. И сейчас свое трико счастливое уберу в шкафчик. Батя чемпионат мира выиграл и держал для меня чемпионское полотенце, красивое такое. Вот и я решил борцовку свою в глубокий ящик положить.

— А вот говорят, кто рано встает, тому бог подает. Вы во сколько просыпаетесь, Дима?

— Да привычка уже в восемь утра вставать. Подъем, построение, зарядка. В девять — завтрак. После него с полузакрытыми глазами бежишь обратно ложиться, в одиннадцать снова подъем. Потому что в одиннадцать — тренировка. Два часа в зале, обед, поел, поспал, в полпятого еще одна тренировка. Потренировался и опять поел — ужин.

— Опять спать?

— Да нет, тут уж кто куда.

— Тренировки выматывают ?

— После того как я начал один тренироваться — нет. Когда с тренером занимался, уставал страшно — когда тебе говорят: надо, надо — это выматывает. А когда сам себе голова — можешь одно делать, другое, интересно. Не могу, когда кто-то сверху давит, не умею подчиняться.

— Неужели папа не вмешивается, ему же элементарно хочется опыт свой хотя бы передать.

— Батя у меня менеджер больше. Он меня прикрывает. Когда соревнования приближаются, тут же начинаются какие-то подводные течения: кто с кем друзья, кого протащить в команду? Он и обрубает все это. Для меня, по крайней мере. В тренировочный процесс не лезет, полностью доверяет моей интуиции.

— А это получилось, потому что вы пресекли сразу: так, папа, ты — уже чемпион мира, я — будущий чемпион…

— Нет, когда мы с тренером расстались, отец посчитал, что мне еще рано одному заниматься, хотя сам прошел через это же. Только он в 23 года расстался с этим же тренером, а я — в 21. И чемпионат мира он тоже один выиграл. Я ему говорю: Ты же смог, дай мне шанс доказать, что я такой же сильный. У меня есть четыре месяца тренировок — подниму, все нормально, нет — будем думать. К тому времени у меня был лучший результат — 185 килограммов в рывке, 225 — в толчке. Я поднял через четыре месяца 200 в рывке и 235 толкнул. Результат есть — значит, споров нет. Потом я еще добавил…

— А это работа заставляет вас учить иностранные языки? Сколько их у вас?

— Пять.

— Со словарем или с училками?

— Со словарем. Я не скажу, что я их знаю, но изучаю.

— То есть открываете словарь и все подряд учите? Система есть своя?

— Объясняю. Беру листочек бумажки, формат А4, наверху пишу слово на русском — которое часто встречается и может понадобиться в общении. Дальше синим фломастером — английское слово, оранжевым — испанское, и на листочке оказываются все слова, их произношения, разными цветами. Бумажки расклеиваю по стене. Когда лежишь на кровати, все это перед глазами оказывается. У меня зрительная память хорошо развита. Причем не надо ничего учить. Первый раз слово видишь в учебнике, второй — пишешь, третий — выделяешь, то есть оно постоянно перед глазами маячит. Отец мне всегда говорил: учи, учи, учи язык — и так замучил, что я подумал: а почему только английский-то? Понял, что испанский, итальянский, французский — очень похожи, английский — как обязательный, ну и еще китайский.

— Скажите что-нибудь по-китайски.

— Не буду ругаться. Там много слов, которые звучат неприлично.

— Ну, поздоровайтесь со мной.

— Ни хау.

— Прилично. Значит, теперь, встретив китайского брата по штанге, можете уже хлопнуть его по плечу: ни хау, мол, брат, хау ду ю ду?

— У нас с ними были сборы совместные в Подольске, и один парень хотел русский учить. Так вот, три раза в неделю он приходил ко мне в номер и на английском языке объяснял правила китайского, а я ему на английском — русского. Настолько было интересно, не представляете себе! Потом я целую группу на рыбалку возил — хотелось ребятам приятное сделать. Загрузил их в машину, раздал поплавки, удочки, привез на платное озеро. Жалко только, ничего не поймали. Стояли долго, в капюшонах этих дурацких, но только комаров наловили.

— Надо было нырять, как Папанов в Бриллиантовой руке. Так что все же бог успел вам подать к 22 годам?

— Труд. Вернее, умение не превращать труд в каторгу. У спортсмена сборной команды в неделю восемь тренировок. У меня на протяжении последнего года каждый день двойная тренировка. То есть 14. И каждая тренировка в удовольствие. Когда прошел чемпионат России в Курске, где я выиграл и автоматически стал первым номером, папа прислал мне сообщение: Дима, мы гордимся тобой, мы счастливы, что ты у нас есть, и мы желаем тебе стать в этом году чемпионом мира. Эти слова у меня как стимул стали, я их сохранил. И каждый день перед тренировкой читал.

— Папа хитрый, а вы — какая-то жуткая смесь сентиментальности и упертости. А вот я все же не поняла: вы уже достигли того уровня, когда тренер в принципе не нужен?

— Да многие не могут заниматься без тренера, потому что он сдерживает. Ты хочешь идти на вес, но он травмоопасен. И не все умеют сказать себе нет.

— А олимпийский чемпион Берестов про вас говорит, что вы очень импульсивный, на тренировках вопите под штангой что есть мочи, а на соревнованиях вообще заводитесь с полоборота.

— Ну, да.

— А как же уживается умение сказать нет с импульсивностью?

— То, что я это умею делать, — заслуга отца.

— А то, что он чемпион мира, давило когда-нибудь на психику?

— Он не хотел, чтобы я занимался штангой.

— Это такая расхожая фраза, но что она означает?

— Рассказываю: батя, его друг Айдар Ярулин, мама моя, первый тренер Аниканов — все учились в одном институте. Тусовка такая у них была. И Ярулин все к отцу приставал, когда я уже чуток подрос: Слав, смотри, какой парень у тебя! Глянь — все как будто специально для штанги: ноги, руки… Батя: Нет, времена поменялись, сейчас нужно образование. В какой-то момент они поругались даже. А через неделю я пришел в штангу, 10 декабря 95-го года, почти 13 лет мне было. Бегал в зал после школы — батя воспринимал это как прихоть: Забудешь скоро, ты лучше учись, учись… Вот сестра у меня как раз учится — на ком-то папа все же отыгрался — в МГУ, на факультете мировой политики. Она у нас умная получилась. +Сын — спортсмен, дочь — умная.

— Не прибедняйтесь, но хоть как-то учились?

— Окончил школу с тремя четверками, остальные — пятерки... А когда поехал на чемпионат Европы среди юношей до 16 лет, стал третьим. Тут впервые батя поверил, что в штанге я чего-то могу. Не помню, что он сказал, помню, что он начал мне помогать. Как профессионалу. У меня главная была мечта — обыграть его в сумме двоеборья. Я всегда, если нужна была какая-то комбинация цифр — шифр, код, — писал 442,5. Сейчас у меня лучшая сумма — 442,5.

— Не пожалели папу?

— Да он рад, чего там! Знаете, какой самый классный момент? Когда ты штангу держишь и знаешь: сейчас опустишь, и ты первый. Когда бросаешь, все — чувства остывают. Может, еще и поэтому я не люблю все эти поздравления, отмечания. По сути, обычное дело сделал, свое дело.

— Конечно, мало ли в России чемпионов! А вот скажите лучше, вы были в супертяжах, а потом опять вернулись в категорию до 105 кг. Зачем?

— Это вина Ярулина.

— Как, опять?

— А он у нас главный, все, что мы с батей делаем, — с его подачи, настраивает конкретно. Он всегда мечтал, чтобы я стал чемпионом в категории свыше 105, туда нас с отцом и подталкивал. А я по своей структуре сухой, мне тяжело набрать вес. Вон Чигишев (наш сильнейший супертяж.) пока эти сто тридцать килограммов набирает, ест с утра до вечера. Я попробовал это, полгода, даже больше, просидел в столовой. В результате у меня просто отвращение к еде появилось. Выступил на очередных соревнованиях, собрал всех и говорю: все!

— Больше не могу, сейчас спою…

— Так и сказал. Мне легче есть белковую пищу, чем нажираться. Стол ломится, и это надо все съесть — тяжело.

— А мышечная масса тоже не беспредельна, видимо.

— Очень много времени надо на форму: то есть перечеркнуть два-три года сразу. У нас олимпийский чемпион в тяжах весит 160 килограммов, даже Чигишеву с ним — ну просто тяжко бороться.

— Тяжелая у вас жизнь.

— Тяжелая.

— У вас бывает мандраж?

— У меня кураж перебивает весь мандраж. Но это тоже надо воспитывать в себе. Раньше было такое — горел перед соревнованиями, терял за ночь по три килограмма, а вот перед чемпионатом мира вообще нисколько не потерял.

— Как это? Я про килограммы потерянные.

— Лежишь, постоянно думаешь: как ты поднимаешь, как не поднимаешь, ты уже мысленно и выиграл, и плохо выступил, тебе завтра выступать, а ты под этим одеялом лежишь… Повышается температура тела, правильно? А соответственно, расход энергии. Вот и идет сброс веса. Многие ведь не могут уснуть. А я даже после того, как выиграл, уехал спать. Хотя кто-то в город едет, в кафе, а я не люблю так гульбанить.

— Вы аскет, что ли?

— Да нет, я нормально люблю погулять и этим в сборной славлюсь, заводной, говорят. И пою, и пляшу. Караоке люблю. Причем выбираю песни, которые могу спеть. Не беру первую попавшуюся, а репетирую сначала. Вообще всегда делаю то, что знаю, — это у меня хорошо получится.

— Несостыковка какая-то: кураж и нежелание рисковать.

— Ну, это же не риск. Я просто не люблю казаться смешным.

— Это стыдно?

— Это не стыдно, это несолидно.

— Четырнадцать тренировок в неделю, а спина, ноги что говорят?

— Здесь же восстановление играет главную роль — это тоже профессионализм. Загрузиться может любой, надо уметь расслабляться. У нас иногда в сборной прикалываются — в баню приходят: О, Клоков опять на массаже! А спортивный массаж — это не так уж приятно, по нему скучать не будешь. Но я прихожу в зал и хорошо себя чувствую, мне тренировка не внапряг, а они — нос повесят, тут болит, там болит. Потому что в баню зашли и вышли. У меня баня — это целый день. Подготовка веников, запаривание, массаж, растяжки, и — как новенький.

— Говорят, Дима, вас Арнольд Шварценеггер на заметку взял?

— Пригласили выступить на турнире Арнольд-Классик. Я собрал сумку, как будто в соседнюю деревню ехать, поехал, неплохо выступил, выиграл. Со Шварценеггером сфотографировался, мне повезло, что я пробился к нему через охранников. А ведь, если честно, и ехал-то с одной задачей — фотографию такую сделать, о соревнованиях вообще не думал. Не скажу, что он мой кумир, но…

— Уважаете?

— Уважаю. Человек в трех направлениях стал первым: политика, кино, спорт. Это достойно уважения.

— А как штангисты себя сами называют?

— Не знаю — как, скажу, как не нравится, когда нас называют, — качки. А мы — штангисты и штангисты. Блины на самом деле — диски. Но мы их тоже блинами называем. И приметы соблюдаем: через штангу, например, нельзя перешагивать — обидится, и бить ее нельзя. Некоторые бросают, ногой ее пинают, когда чего-то не получается, иностранцы особенно. У нас это под запретом.

— У иностранцев штанги лучше?

— Металл более эластичный. Для меня это хорошо, умею пользоваться. Для техничных спортсменов вообще хорошо. Когда держишь штангу на груди, у нашей гриф жесткий, он не гнется, а иностранная штанга раскачивается. Если ты подседаешь и ловишь ее волну — это помогает. Но вообще мы своей техникой славимся. Славяне всегда уделяли этому большое внимание.

— А турки — допингу, не допустили же их на чемпионат мира. Это вообще болезненная тема?

— Да все знают, что можно и что нельзя. Просто препараты, действительно разрешенные и действенные, — очень дорогие. Славяне — сильные, и если все будут в равных финансовых условиях, конечно, мы будем сильнее. Когда приезжаем на соревнования, видим, как те же иранцы, богатая нефтяная страна, по поводу допинга просто и не парятся, приезжают сытые, как на праздник. Это обидно. Остальные истощают свой организм, все травмированные, злые, голодные, но, правда, на кураже — на характере, но вылезем.

— Дима, простите, я вдруг совершенно некстати вспомнила, как Чемеркин и Петров, выиграв Олимпиаду в Атланте, вовсю веселились на пресс-конференции по поводу продавленных кроватей, из которых они выпадали на пол. Тяжелоатлетам все так же весело спится?

— Продавливаем, а куда деваться? Живем же на базе годами. Как правило, у каждого своя кровать, свой номер. Приезжаешь — та же самая кровать, тот же вес давит, и она все ниже и ниже. Да ладно, главное же — вес взять. А кровать не помешает.

Лучшие дня

Жизнь, полная страданий Посетило:387

Рак грудных желез у мужчины: Один на тысячу Посетило:188

Под угрозой ампутации: Плотоядная бактерия Vibrio Посетило:149

Дата публикации: 05.12.2005