Монолог о главном

Я был самостоятельным, и когда говорили, что Кобзон очень высокооплачиваемый, я отвечал: "Да, но я работаю больше всех, поэтому и получаю больше всех". Я многим готов сказать: "Что ж ты злишься на Кобзона? Ты на себя злись. Работай столько, сколько Кобзон, - и слава, и популярность, и деньги - все это придет только с работой".

Автор: Элла Митина
Сайт: Знаменитости

Монологи о главном

В июне мы позвонили в офис Иосифа Давыдовича Кобзона и попросили об интервью.

"Он болен, - ответила нам вежливая секретарша, - и сейчас ни с кем не встречается". В прессе замелькали сообщения о том, что певец в тяжелом состоянии, чуть ли не в коме, и стало ясно, что наша встреча вряд ли состоится так скоро.

И вдруг в начале сентября звонок: "Приходите в 13 часов в наш офис,Иосиф Давыдович вас ждет".

Ровно в час меня встретила все та же милая секретарша, которая беседовала со мной по телефону: "Вы из "Алефа"? Проходите, пожалуйста. Иосифа Давыдовича срочно вызвал к себе Лужков, так что вам придется его немного подождать". Вначале я, чтобы скоротать время, стала изучать грамоты, награды, свидетельства и дипломы, которыми были увешаны стены приемной. Я досчитала до тридцати, потом сбилась со счета.

Через час мне наскучило это занятие, и сердобольная Таня (мы уже познакомились) отвела меня наверх, в роскошную приемную Иосифа Давыдовича, состоящую из нескольких комнат. В отсутствии хозяина я имела возможность ознакомиться со всеми достопримечательностями его кабинета. Прежде всего, это были, конечно, фотографии, развешанные по лестнице, ведущей наверх, и стенам. Кобзон с Гагариным, Лужковым, Ельциным и Зюгановым, Фельцманом и Березовским, Карповым и Зыкиной. Портреты Монсерат Кабалье, Рождественского, Михоэлса. И еще много-много других фотографий - на концертах, в личной обстановке, на улице. Знаменитости, лучшие люди страны и мира. Он с ними, они - с ним.

Да, но когда же, наконец, придет Кобзон?

Спустилась вниз, поняв через два с половиной часа, что ждать уже не имеет смысла. И вдруг - какое-то движение: в коридоре, где сидят охранники, в секретариате, словно ветерок прошел. "Что, Кобзон едет?" - спрашиваю. - "Да, будет через пять минут". "Прошу вас, - сказала Таня, - говорите с ним не более 20 минут, он еще не очень здоров, и народу его ждет, как вы сами видите, много". Вошел Кобзон. Многократно извиняясь перед теми, кто его ждал, спросил: "Ну, с кого же начать?" "С меня, конечно" - не растерялась я, понимая, что если стушуюсь, то интервью мне не видать, как своих ушей. Так вот мы и поговорили. И не двадцать минут, как просила Таня, а больше часа, и ни разу Иосиф Давыдович не дал понять, что, мол, пора закругляться, только попросил разрешения говорить и есть одновременно. Он выглядел прекрасно, никаких следов перенесенной болезни - загорелое лицо, твердый, если не сказать жесткий, взгляд карих глаз. Только горсть лекарств, которую он проглотил после еды, напомнила, что со здоровьем все-таки еще не полный порядок.

У меня был составлен план беседы, я заготовила много вопросов, но задавать мне их, в общем, не пришлось - Иосиф Давыдович сам говорил о том, что для него было важно, что, как ему казалось, должно было стать темой нашего обсуждения. Я подчинилась этому волевому решению и лишь иногда вставляла кое-какие реплики. И в результате получился не диалог, а монологи на жизненно важные для певца темы.

Монолог первый.

О МАМЕ

Нас у мамы было пять сыновей и одна сестра, я самый младший. Жили очень бедно, знали, что такое голод и коммуналки. Я не собираюсь плакаться по этому поводу. Мама каждого из нас понимала, а мы понимали ее. Добрее этого человека не было, и мне никогда не хотелось ее огорчать, хотя я невольно это делал, потому что был буйным ребенком, колотил своих старших братьев, занимался активно спортом, любил погулять. Это огорчало маму, и она колотила меня, а старших братьев, что меня ужасно злило, никогда не трогала. Я спрашивал: "Мама, что же ты меня все время колотишь?". Она отвечала: "Посмотри на них, они же нормальные люди, за что я должна их наказывать? А ты - ненормальный! Вот тебя и надо колотить!" До армии я окончил днепропетровский Горный техникум. Мы жили настолько трудно, что когда я возвратился из армии, то мой отчим, которого я очень любил, и братья сказали, что нужно идти работать. А я поделился с мамой, что хочу учиться петь, потому что последнее время службы в армии пел в ансамбле Закавказского военного округа, где были профессиональные артисты и профессиональный подход к делу. Когда я сказал об этом братьям, они удивились: "Ты что с ума сошел, у тебя такая специальность!". Я в Горный пошел после седьмого класса не потому, что так уж любил горное дело, а просто хотел как можно скорее помочь своей семье. И я пошел лаборантом в Химико-технологический институт, за три месяца до начала вступительных экзаменов. Заработал себе денег на дорогу, а мама дала мне фанерный ящичек и три килограмма провизии. Вот с этим я уехал в Москву и поступил учиться в Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных на вокальный факультет. Потом уж перевез в Москву и отчима, и маму, и сестру. И вы знаете, не было случая - обычно мальчики делятся с отцами, - чтобы я не посоветовался со своей матерью. Она мне самый дорогой человек. И я, конечно, все делал, чтобы мама ощущала мою признательность. Мама прожила достаточно большую жизнь - она умерла на 83-м году жизни, но все равно очень жаль ее. Я потерял последнее прибежище как сын. Хотя у меня есть дети, внуки и сестра, и братья. Но каждый день мне не хватает мамы. Когда я в Москве - иду к маме. Я не знаю, это, наверное, какие-то фантазии, но когда я прихожу к маминой могиле, обязательно прилетает соловей и начинает петь. Откуда он берется? А у меня такое ощущение, что это мама со мной разговаривает. И когда эта болезнь случилась со мной, я, как выписался из больницы, поехал с женой к маме. Так вот, не было человека, который бы, проходя мимо меня, не сказал слова сочувствия. Подошли две женщины и говорят: "Вы знаете, сколько народа было у памятника вашей мамы, когда вы болели! Все просили ее помолиться". Может, поэтому я и поправился.

А когда маму провожали в последний путь, я подумал: "Почему столько людей пришло с ней попрощаться? Почему ее провожают, как какую-то выдающуюся личность? Прощание было в Центральном доме работников искусств. Был симфонический оркестр, малый камерный ансамбль, пианисты. Потом процессия двинулась по Садовому, движение на улицах останавливалось. Я спрашивал себя: неужели это только мои заслуги? Да нет. Просто, когда я только начинал и был никому не известен, мне помогали знаменитые композиторы, поэты, певцы, а потом, когда я стал популярен, они тоже обращались ко мне с просьбами. Я всем по возможности помогал и никогда не принимал никакой формы благодарности, кроме "спасибо". И вот эти люди, которые были так или иначе причастны к моей жизни, просто хотели поблагодарить маму за то, что она воспитала нормального человека. Я вам покажу фотографию мамы. Я на нее как две капли воды похож. И характером, кстати, тоже. Характер у моей мамы был о-го-го, как жена моя говорила, "мамуля-прокурорша". Старшую внучку мою назвали в честь мамы - Идель. Они - я имею в виду моя дочка Наташа с детьми - сейчас в Израиле отдыхают. Я звоню, спрашиваю, как там Иделька, а Наташа говорит: "Ты же знаешь, пап, что она характером в бабушку! Прокурорша! Всех нас строем водит!"

У дочери моей, Наташи, кстати, мой характер - не очень-то мягкий, а у сына Андрюшки Нелин характер, маменькин сынок.

Но когда я сейчас заболел и находился несколько дней в коме, то дочь моментально прилетела в Москву, сидела все дни около меня, держала мою руку и говорила, что до Б-га должна дойти ее молитва. И сын тоже был около меня. Собственно, они, наверное, только тогда поняли, что такое семья, родители, что они представляли в жизни. Сейчас, слава Б-гу, у меня со всеми моими детьми хорошие отношения.

Монолог второй.

О ПРОЖИТОМ

Я ни о чем не жалею. Если бы мне сказали, что могут вернуть молодость, и я начну жизнь сначала, я бы категорически отказался. У меня была очень интересная жизнь и сейчас продолжается такая же. Мне всегда хотелось быть первым, я жил со своей страной. Я был на стройках Сибири, на целине, на Самотлоре, объехал нефтяников - буровиков, первым полетел на остров Даманский, когда там случился конфликт с Китаем и много погибло наших ребят; первым был в Чернобыле, в Афганистане.

Я никогда не скрывал свое еврейство, но всегда подчеркивал, что родился на Украине и родина моя - Украина. Несмотря на то, что я еврей, я не был обделен любовью народа и даже признанием наших чиновников и руководства страны. Нет практически ни одного звания, ни одного знака отличия, которых бы я ни получил. Даже Ельцин на мое 60-летие наградил меня орденом "За заслуги перед Отечеством" третьей степени. Выше - орден второй степени, но им награждаются только первые лица государства. Когда-то я приехал в солдатской форме в Москву, жил в общежитии, потом снимал комнату, а в 64-м году приобрел первую кооперативную квартиру. И с тех пор никогда ни одного метра государственной площади у меня не было.

Я был самостоятельным, и когда говорили, что Кобзон очень высокооплачиваемый, я отвечал: "Да, но я работаю больше всех, поэтому и получаю больше всех". Я многим готов сказать: "Что ж ты злишься на Кобзона? Ты на себя злись. Работай столько, сколько Кобзон, - и слава, и популярность, и деньги - все это придет только с работой". У меня есть любимая жена, мы отмечаем в этом году 30 лет совместной жизни, у меня четыре потрясающие внучки. О чем же можно жалеть? Недавно, после моего выхода из больницы, мы встречались с Евгением Примаковым, и он сказал: "Какое счастье, что ты опять на ногах и теперь знаешь, как к тебе относится народ!". И правда, мне столько телеграмм приходило, столько звонков от людей, которых я не знал как следует, а только шапочно. Прислали телеграмму о том, что синагоги молились за мое выздоровление. Мои буряты, которых я представляю в Государственной думе, сказали, что все ламы молились за мое выздоровление.

Из православной церкви пришло известие, что там молились за мое выздоровление. Мусульмане в мечети. А я сострил по этому поводу: "Ну, вы так достали Б-га, что он дал мне здоровье". Я прожил красивую и хорошую жизнь - и встречи были, и любовь, и песни. Я записал больше всех песен, не думаю, что кто-то перекроет этот рекорд - более четырех тысяч. Мне смешно было читать, что Шарль Азнавур в пору его расцвета давал около 200 концертов в год. А я за год давал до 1500 концертов, по три в день. Так о чем же я могу жалеть?! Да, иногда, когда я смотрю на красивых женщин - конечно, не красивей моей жены, таких просто нет, - но на красивых, мне хочется пококетничать с ними, но я прекрасно понимаю, что с возрастом нужно меняться самому, менять свое отношение к жизни. Но жалеть о чем-то? Вот уж нет! Было много печали, проводил многих друзей. Видите, тут моя поминальная стенка: здесь Френкель и Шаферан, над ними Никулин, чуть выше Ролан Быков, Гагарин, Брунов, Иван Ярыгин, Андрей Миронов, Дин Рид, Отари Квантришвили, Роберт Рождественский, дальше Артем Боровик, Вадим Козин. А когда мне не спится и начинаю вспоминать этих людей, я просто прихожу в ужас, сколько прекрасных, талантливых друзей я потерял в этой жизни. Вот только о том, что нет этих людей, я жалею. Хотя один гениальный человек сказал: "Мы все транзитные пассажиры".

Лучшие дня

Девушка-фрик: Голубоглазый белый дракон Посетило:516

Веселящий газ: Помощь детям при буллезном эпидермолизе Посетило:210

Посетило:147

Дата публикации: 02.10.2004